Лион Фейхтвангер - Лже-Нерон

Нерон Теренций не хотел замечать всех этих трудностей. Он опьянялся звучанием слов "империя, власть, армия, народ, Восток"; но, по существу, вопросы политики и хозяйства были ему безразличны и интересовали его лишь постольку, поскольку служили предлогом для звонкой риторики. Императорская власть, роль предводителя означали для него блеск, стечение народа, парады, возведение построек, празднества, "ореол" и прежде всего - речи, речи. Когда же дело касалось политических и экономических вопросов, он снисходительно кивал головой и укрывался за броней своего "царского величия" в убеждении, что если бы ему действительно угрожали серьезные трудности, то его внутренний голос подсказал бы ему правильный путь.

Серьезно он относился только к одному: к охране своего императорского величия. Он возобновил и усилил законы против оскорбления величества, упраздненные Флавиями. Его сенат вынужден был судить за этого рода преступления с такой строгостью, как, бывало, во времена Тиберия и Калигулы. Были изданы суровые декреты. Никто, кроме императора, не смел пользоваться смарагдом, чтобы лучше видеть. Запрещено было браниться и рыгать перед изображением императора. Малейшая провинность в этом отношении, даже нечаянная, каралась. Доносы процветали.

За оскорбление величества, в конце концов был осужден и ковровый фабрикант Ниттайи. Он давал много денег на спортивные цели, устроил на своей вилле тот красивый двор для игр, где в свое время встречались иногда Варрон и полковник Фронтон, покровительствовал искусству. Но однажды он не к месту проявил бережливость: из-за превышения первоначальной сметы отказался взять на фабрике на Красной улице заказанную им статую Митры. Теперь против него было выдвинуто обвинение: он будто бы, собираясь отправлять естественную нужду, не снимал с пальца перстня, в который была вделана камея с изображением головы Нерона. Сенат присудил его к ссылке. Император удовольствовался тем, что конфисковал его имущество. Нерон и Кнопс посмеивались. Теперь торговец коврами Ниттайи уже не мог притеснять честных горшечников в тех случаях, когда заказ не укладывался в скудную сумму, которой он предполагал отделаться.

Распространение слухов о мужском бессилии Нерона император также толковал как оскорбление величества. Так как эти слухи нельзя было заглушить запретами, он пытался действовать другими путями. На глазах у всех к нему в спальню приводили по его приказанию женщин - знатных и простолюдинок; а затем через несколько дней эти женщины исчезали. Всюду шепотом, на ухо рассказывали, что боги, завидуя счастью Нерона, не позволяли ему наслаждаться утехами любви и умерщвляли каждую женщину, к которой он прикасался. Когда небо вернуло ему власть, император надеялся, что это проклятие будет с него снято, но теперь оказывается, что оно все еще в силе. Поэтому император решил окончательно отказаться от женщин. По той же причине - не желая, чтобы проклятие это поразило его подругу, Клавдию Акту, - он расстался с ней и, несмотря на свою любовь, отослал из своей империи. Были люди, которые этому верили.

Нерон чувствовал себя в безопасности, счастливым, и ему казалось, что власть его упрочена на вечные времена. Он принимал парады, солдаты с ликованием встречали его. На Евфрате поднялся точно из-под земли его город Нерония, в городах подвластных ему областей повсюду вырастали белые, в золоте здания. Его окружал "ореол", впереди него несли огонь. Не было никого, кто усомнился бы в том, что в Лабиринте становилось светло, когда он туда спускался; он отправлялся в свой искусственный грот, кормил своих летучих мышей, в которых жили души людей, посланных им в подземное царство, вел с ними разговоры. Он созерцал, сытый и счастливый, золотую монету с двойным контуром своего лица. Он все теснее срастался со своим выдуманным "ореолом".

А на реке Скирт, над городом Эдессой, с каждым днем все выше поднималось на скале его изображение: Нерон верхом на летучей мыши. Зеваки толпились вокруг и глазели на рабочих и на гигантский барельеф. Императору это изображение казалось прекраснее, чем статуя всадника Митры. Народу оно, быть может, внушало страх, а быть может, казалось смешным. Этого никто не знал: ибо никто не осмеливался говорить об изображении императора - из страха перед шпионами Кнопса и Требона.

Работа подвигалась вперед. Уже можно было назначить день, когда барельеф будет открыт и освящен: 21 мая.

16. РАДИКАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Кнопс теперь часто встречался со своим тестем, горшечником Горионом: у него он выведывал, что думают массы о Нероне. Грубая фамильярность Гориона, все возраставшая, уже сама по себе была для Кнопса мерилом, по которому он мог судить о недовольстве императором в народе.

Вскоре дело дойдет до того, что тесть его дерзнет даже вспомнить бесстыдную пословицу о трех К, от которых тошнит; мысленно Горион, должно быть, уже давно повторяет ее.

Нет, Кнопс не закрывал глаз на ежедневно возраставшие трудности. Не было ли его решение - ждать, пока Нерон завоюет Антиохию, - слишком смелым? Не умнее ли было бы заранее, уже сейчас, соскочить с колесницы Нерона?

Но была одна вещь, которая удерживала его. Его девочка, его жена, его маленькая упругая аппетитная Иалта, была беременна. То, что у него будет законный, свободно рожденный, богатый сын - хитрый, сильный Клавдий Кнопс, перед которым будут открыты все пути, наполняло его сумасшедшей радостью. Он грубо ласкал Иалту, мать этого будущего Клавдия Кнопса, окружал ее лейб-медиками, банщицами, прислужницами, отчаянно бранился, если она требовала огурцов или других солений и отказывалась есть сладкие полезные пироги из миндаля и полбы, которые должны были сообщить их будущему сыну приятную внешность. Нет, он не смеет удирать. Его долг перед маленьким Кнопсом - проявить выдержку. Он должен сделать последнее отчаянное усилие и оградить своего сыночка золотой стеной от опасностей жизни. Из конфискованного имущества торговца коврами Ниттайи он взял львиную долю, но тут предстоял улов еще пожирнее. Был там некто Гиркан, откупщик, скряга, который отказался пожертвовать, как от него ожидали, крупную сумму на храм, посвященный гению Нерона. Разве этот отказ не служил доказательством того, что деньги богача Гиркана лежали не в том мешке, в каком им следовало лежать? Его, Кнопса, дело было перевести их в более достойные руки, в маленькие любимые ручонки его будущего сына Клавдия Кнопса.

Нет, пока это не сделано, он не имеет права покидать Нерона. Но если оставаться при Нероне, то надо срочно принимать меры против мятежных настроений, которые растут с угрожающей быстротой. Все остальные беспомощны, у них нет фантазии. Они и не видят размеров приближающейся опасности и не находят средств для борьбы с ней. От него, Кнопса, зависит найти настоящее средство. Один за другим рождались у него в голове проекты - много разнообразных проектов. В конце концов он остановился на одном, который давал возможность сразу поймать двух зайцев - спасти своего Нерона и добыть желанный улов для Клавдия Кнопса.