Андрэ Шварц-Барт - Последний из праведников

Дом, где жил господин Кремер, нисколько не подходил для возвышенной натуры: он ничем не отличался от других домов вокруг старинной синагоги, о которых Муттер Юдифь скептически говорила: «Сразу видно, что за люди там живут!» Зато квартира находилась на шестом этаже, что давало полный простор воображению. На Ригенштрассе никто не жил так высоко (за отсутствием многоэтажных домов), а Эрни считал, что чем выше человек живет, тем возвышенней у него душа. К тому же после пятого этажа начиналась винтовая лестница, такая же темная, пыльная и таинственная, как та, что ведет на чердак семейства Леви. Тут Эрни совсем обрадовался: господин Кремер устроил себе жилище на чердаке! Что может быть поэтичнее! Что может быть более достойно такого человека!

Эрни уже собрался позвонить, когда вспомнил об Ильзе Брукнер. За целый год он не сказал ей ни слова. На Ригенштрассе еще не утихли слухи о нем: некоторые утверждали, что «жиденыш» расстегнул ширинку перед дочкой лавочницы, в чем и усматривали неопровержимое доказательство сексуальной и финансовой исключительности евреев: кое кто из нацистов требовал, чтобы девочке учинили допрос. Однако про ширинку Эрни Леви от нее ничего не удалось узнать…

— А вот и ты, — послышался приглушенный голос.

В темном проеме дверей, сгорбившись, стоял господин Кремер, во фраке, праздничный и оживленный.

Рука учителя сделала волнообразное движение — легонько потрепала Эрни по щеке, потом указала на картонку из-под шляп, которую мальчик крепко прижимал к груди.

— Это еще что такое? Надеюсь, там не бомба? — не без опаски спросил старый учитель.

Эрни растерялся, но тут же понял шутку и улыбнулся:

— Моя бабушка бомб, не готовит.

Прихожая разочаровала Эрни, зато гостиная привела в восторг: четыре оконных стекла пропускали голубоватый свет, и он мягко ложился на зеленые кресла с кружевными салфеточками и на золотые рамочки, разметавшиеся по обоям, как огромные опавшие листья.

— Я на секундочку вас оставлю, — сказал господин Кремер, и тут только Эрни заметил, что в кресле притаилась Ильза.

Ее аккуратно причесанная золотистая головка в зеленом плюшевом кресле напоминала бабочку, присевшую на лужайку. Девочка быстро, встала и, сделав три шага вперед, протянула ему руку, такую белую, что казалось, из буфика на рукаве сию минуту вырос пестик фантастического цветка.

— Рада познакомиться с вами, господин первый ученик по немецкому языку.

Покраснев, Эрни церемонно дотронулся до ее руки и торжественно произнес:

— И мне очень приятно, фрейлин первая ученица по пению.

Он не знал, отчего ему стало не по себе. То ли непривычно было слышать такие слова в своей адрес, то ли они странно звучали в устах девочки, то ли немного мешали ему получать скромное удовольствие, которое он испытывал, глядя в голубые озера Ильзиных глаз, — словом, что-то его смущало. Тем более было приятно, что он не спасовал.

Ильза Брукнер рассмеялась.

— Очко в вашу пользу, — улыбнулся Эрни.

— Верно? — оживилась Ильза.

Так как Эрни не отводил глаз и продолжал улыбаться, она слегка покраснела, сделала пируэт и, бросившись в кресло, положила руки на подлокотники.

— Шикарно здесь, да? — сказала она убежденно.

В это время в комнату вернулся господин Кремер. Он поставил на столик поднос с фарфоровыми чашечками, сахарницей, чайником и прочей посудой. Странно было видеть такие вещи в его руках. Раскрыв коробку из-под шляп, господин Кремер, казалось, очень удивился, найдя там торт. (Муттер Юдифь «доводила его до кондиции» уже поздно вечером). Господин Кремер нахмурился. (Наверно, не любит, чтоб ему приносили торты).

— Ну, зачем… Право же… — начал он и вдруг повернул к приунывшему Эрни свой странно заблестевший взгляд. — А выглядит это роскошно! Но действительно не стоило…

Он нарезал торт и налил чай.

— Ой, как вкусно! Блеск! — прочирикала Ильза с полным ртом. Она сложила губки сердечком и. отставив мизинец, держала чашку тремя пальчиками.

— Как это у нас называется? — спросил господин Кремер.

— Леках! — обрадовался Эрни.

Господин Кремер несколько раз подряд повторил это название и сказал, что затрудняться, конечно, не стоило, но торт необыкновенно вкусный.

Он вдруг поспешно поставил чашку, на столик, достал из кармана клетчатый платок и. прикрыв им все лицо, так оглушительно высморкался, что ребята вздрогнули. Нос испускал душераздирающие жалобы, а светлые потухшие глаза опять странно блестели.

— Ничего, ничего… — пролепетал он и. не отнимая платок от носа, выскользнул из комнаты.

— Чудак он какой то. — сказала Ильза и, приподнявшись на локтях, поглубже забралась в кресло.

— Чудак, — уступил ей Эрни.

— Но ужасно добрый!

— Добрый, — согласился Эрни сдержанно: прошлогоднее злоключение не выходило у него из головы.

— Послушай, ты на меня не сердишься? — неожиданно спросила Ильза.

— За что? — вздрогнул перепуганный Эрни.

— За Христа. Помнишь, три года назад, когда мы играли в Христа…

— Нет, нет! — горячо запротестовал' Эрни.

— А за кузена Ганса тоже на меня не сердишься?

— Ну что ж, кузен — это кузен.

— Ну, ты, видать, не из разговорчивых. — тихонько засмеялась Ильза и свернулась клубочком на скрипнувшем под ней креслом.

При звуке этого смеха Эрни почувствовал в груди легкий треск, будто там разорвался шелк. Девочка как бы предлагала ему разделить с ней золотистую радость и в то же время не давала такой возможности. «О, нет, Ильза Брукнер не котенок и не солнечный луч, с которым можно играть без спросу. Но и не из тех она девочек, что решительно не подпускают к себе. В лице и в руках у нее, правда, есть что-то от котенка или от птички; но голос и взгляд… Нет, она натура сложная, — мечтательно думал Эрни, — от нее всего можно ожидать, потому что она и котенок, и птичка, и сложная натура, и, может, еще сложнее, чем кажется…»

— Что тебе видно? — спросила она.

— Что Вы спрятались, — ответил Эрни и рассмеялся.

Он сам удивился своему смеху: будто свежий ручеек прыгает во рту по камушкам зубов. Он и не подозревал, что в груди у него есть родник и что этот родник питается странной радостью, которую пробуждает в нем Ильза.

— Ты смеешься, как ненормальный, — сказала Ильза и вдруг сама начала издавать тоненькие звуки, похожие на смех, но какой-то особенный: он будто медленно и аккуратно катился по узенькому руслу ее горла, не выходя из берегов. Эрни вдруг почувствовал себя руслом этого ручейка. Он закрыл глаза (будь что будет!) и очень вежливо прошептал:

— Вы хорошо поете.

Когда Эрни поднял глаза, Ильза сидела, склонив голову на кружевную салфеточку, и ее взгляд был устремлен к Эрни. Но в тени загнутых лепестками ресниц на нежных, золотистых пестиках глаз он четко разглядел ироническую пыльцу.