Александр Волков - Царьградская пленница

И всегда его встречал отказ, а когда он уходил, его провожали подозрительные взгляды хозяина. У каждого мастера были свои маленькие тайны, и он берег их как зеницу ока.

Наконец после нескольких дней бесплодных попыток Неждану повезло. У оружейника Ксенофонта заболели сразу два подмастерья, а надо было выполнить срочный заказ на панцири для императорской гвардии. Ксенофонт ухватился за предложение чужестранца с радостью. Неждан честно предупредил мастера, что проработает у него не больше двух недель, а потом ему надо будет возвращаться на Русь.

– Ладно, ладно, – сказал Ксенофонт, – поработай хоть две недели, а там мои подмастерья поправятся. Да ты умеешь ли работать по нашему делу? – спохватился грек.

Вместо ответа Неждан взял неоконченный наплечник и ловкими ударами начал придавать ему надлежащую форму.

– Вижу, дело тебе знакомое! – радостно воскликнул Ксенофонт.

Неждан начал работать. В эргастериях византийских мастеров рабочий день продолжался все светлое время суток, летом по четырнадцать-пятнадцать часов. Но, к огорчению грека, Неждан проводил за работой гораздо меньше времени – ведь он приходил с людьми Ефрема значительно позже солнечного восхода и должен был покидать город до заката. И, однако, даже за более короткое время работы парень успевал сделать не меньше других подмастерьев. Да при этом он еще старался подметить, нет ли у греков каких-либо особых приемов, которые было бы полезно перенять. Но таких приемов не оказалось. Больше того, Неждан заметил с тайной радостью, что греческим мастерам далеко до работников его отца, а уж про то, чтобы им потягаться с искусством Пересвета, и речи не могло быть. И еще одно открытие сделал парень: подмастерья Ксенофонта внимательно приглядывались к его работе и старались подражать его приемам.

«Эге, вон оно куда дело-то пошло! – злорадно думал Неждан. – Я собирался у вас поучиться, а вы на меня глаза пялите…»

Но особенно развеселил Неждана случай, происшедший через несколько дней после того, как он приступил к работе в эргастерии Ксенофонта.

Мастер с большим торжеством внес в оружейню кольчугу и воскликнул:

– Вот, достал редкостную вещь! Если нам удастся делать такие же по этому образцу, наше заведение станет первым в городе.

Неждан едва подавил крик изумления: кольчуга была из мастерской его отца! Парень узнал это по меткам, которые ставил на своих изделиях киевский оружейник. Да и без меток Неждану ли было не знать отцовскую работу! Очевидно, грек купил кольчугу у Ефрема: тот привез несколько доспехов, приобретенных у Пересвета.

Ксенофонт был наблюдателен: по загоревшемуся взору Неждана он догадался, что русский юноша имеет какое-то близкое отношение к принесенным доспехам, и льстиво заговорил:

– Быть может, ты, друг Василий (Неждан назвался своим крещеным именем, более привычным для греков), поучишь нас, как делать такие изумительные вещи? Я знаю, эта кольчуга из твоей страны…

Неждан едва не расхохотался. Вот как! Он шел сюда за секретами производства, а теперь должен выдавать свои! Нет уж, этого не будет. Не поможет он, Неждан, чужеземцам перенять русскую славу, русскую честь.

В этот вечер все подворье святого Мамы хохотало над греками, задумавшими за дешевку перехватить русское мастерство, и заодно добродушно подшучивало над Нежданом, который пошел за шерстью, а чуть не вернулся остриженным.

На следующий день Неждан, махнув рукой на заработанные деньги, не явился в эргастерий Ксенофонта. Он долго ходил по улицам Царьграда, приглядывался к кольчугам, выставленным в окнах оружейников, и твердо убедился, что все эти кольчуги русского производства.

«Ромеи не умеют делать кольчуг», – с этим отрадным известием Неждан вернулся в русский лагерь.

Прошло две недели с того дня, как Зоря и Светлана в первый раз побывали у матери. Ольга не сразу признала Угара в могучем незнакомце с окладистой бородой и густыми висячими усами. Встреча Угара и Ольги была радостная. А на детей Ольга не могла налюбоваться: так они выросли и изменились.

Родные пробыли у Ольги очень долго, и на рынок им пришлось бежать. Не явись они к вечерней поверке, Ефрему бы грозили большие неприятности. К счастью, они поспели вовремя, и только грузный Угар долго еще пыхтел и отдувался.

Оправдываясь перед новгородцем, Угар сказал:

– Прости, друг, ошибка вышла. Сам понимаешь, первый раз… Разговору-то было… А слёз… Вдругорядь будем осмотрительнее.

В последующие дни на Псамафийской улице побывали и Неждан, и Митяй, и кормчий Хрисанф, и начальник стражи Лютобор, и сам Ефрем, и даже многие гребцы и воины с «Единорога» и других лодей. В караване знали и любили обходительных и услужливых Зорю и Светлану, и всем лестно было посмотреть на их мать, которая в постылом плену не растерялась и сумела подать весточку о себе на далекую родину. Это нашествие посетителей произвело в доме Андрокла большое впечатление. Русскую пленницу, строгую и серьезную женщину, державшуюся с большим достоинством, рабы и прежде уважали. К Ольге постоянно обращались за советами, ей первой показывали покупку, стараясь услышать от нее похвалу. Ольга мирила поссорившихся и утешала обиженных. Словом, киевлянка была общепризнанной совестью двора.

Но теперь, когда ее посещали не только просто одетые славяне, но даже воины в блестящих латах и сам богатый гость Ефрем, рабы преисполнились еще большим уважением к Ольге. Иные уже почтительно именовали ее госпожой, полагая, что ей недолго осталось прозябать в доме Андрокла.

Понял это чутким детским сердцем и пятилетний Стратон. Прижимаясь к няньке, обхватив ее ручонками, он сердито кричал:

– Никому не отдам мою маму! Пусть эти чужие не ходят сюда! Мама моя, моя!..

Шумиха в доме, созданная вокруг Ольги, никак не благоприятствовала планам ее выкупа. Это прежде всего понял Ефрем, понимала и Ольга. Но у нее не хватало духу сказать сыну, дочери и всем, кто принимал в ней участие, чтобы они приходили пореже. Ведь видеть их было для нее такой отрадой! И еще неизвестно, согласится ли продать ее хозяин! И если Ольга останется в Царьграде, то воспоминания об упущенных часах встречи с родными и земляками будут для нее очень тяжелы.

У Зори явился дерзкий план. Если нельзя будет выкупить мать, то можно похитить ее, тайком вывести из города и где-нибудь скрыть до отплытия каравана. В простоте сердечной юноша поделился своими мыслями с Ефремом. Новгородец страшно перепугался.

– С ума, что ли, ты спятил, парень! Такие словеса глаголешь! Да знаешь ли ты, безумное чадо, какая мне за сие кара грозит?!

Ефрем прочитал наизусть статью из торгового договора с греками: