Александр Волков - Скитания

– Я вижу, ты смеешься, сын мой? Как тебе нравится моя выдумка?

– Она очень искусна, мессер, – вежливо ответил Бруно, – но я не понимаю цели…

Ширма раздвинулась, и перед Фелипе появился сидевший в удобном кресле мессер Паскуа. На монахе была богатая сутана из гранадского шелка. На груди сиял золотой крест, усыпанный алмазами.

– Видишь ли, Филиппо, – доверительно сказал аббат, – эти глаза нарисованы не для моих монахов, они меня знают. Но на мирян это производит неотразимое впечатление. Когда кающийся становится на колени перед этой ширмой, ни один грех не залежится на дне его души! Однако, друг мой, возьми кресло, поставь сюда и садись против меня.

– Смею ли я, мессер?..

– Приказания высших исполняются беспрекословно!

Фелипе повиновался.

– Я обратил на тебя внимание во время нашей первой беседы. Ты хорошо знаешь богословие, умеешь спорить. Я следил за твоими школьными успехами. Но знаешь, чем ты меня особенно подкупил?

Бруно недоуменно молчал.

Монах объяснил:

– Тем, что отклонил предложение Сальваторо Ронка укрыться на отдых в ученическом тайнике.

Фелипе горестно воскликнул:

– Сальваторо – доносчик?

Какое жестокое разочарование! Друг, которого он так полюбил, перед кем раскрывал душу, оказался шпионом отцов монахов… Кому же после этого верить?

Дон Амброзио мягко поправил юношу:

– Доносчик – не то слово. По уставу ордена доминиканцев каждый обязан следить за другими и о своих наблюдениях докладывать вышестоящим отцам. Но о твоем поведении я знаю не от Сальваторо Ронка. К сожалению, ученик Ронка еще не проникся духом устава…

Горячая волна радости обдала Фелипе. Сальваторо – не соглядатай! Сальваторо не обманул его доверия!..

Аббат продолжал:

– Ты горд и настойчив, сын мой, а это необходимые качества для будущего князя церкви.

Фелипе смотрел на аббата Паскуа широко раскрытыми глазами.

– Я не понимаю вас, мессер!

– Человек не сразу становится прелатом! Прежде чем возвыситься, он должен пройти длинный и нелегкий путь. Слушай меня внимательно, Филиппо Бруно! Ты избран мною из многих, и от тебя не должно быть тайн…

Аббат смотрел на Бруно, ожидая ответа.

– Ты молчишь, сын мой? Впрочем, это понятно: мои слова ошеломили тебя.

– Да, мессер, – признался Фелипе. – Трудно поверить в то, о чем вы говорите.

– Твоя скромность мне нравится. Я предрекаю тебе большую будущность, но при одном условии: ты должен быть совершенно откровенным со мной, твоим духовным отцом и руководителем в жизни.

– Мессеру не придется подозревать меня в неискренности.

– Ну, коли так… – Колючие глазки аббата впились в лицо Фелипе. – Скажи, зачем тебя вызывал вчера отец приор?

Бруно колебался недолго. Каждая из двух враждующих сил могла сломить его, как былинку. Нужно было примкнуть к одной из сторон и твердо ее держаться. Фелипе сделал выбор.

– Мне кажется, – заговорил он, глядя в глаза аббату, – что мессер приор хочет видеть меня в числе порчеллистов.

Дон Амброзио улыбнулся:

– Я вижу, ты знаком с положением, которое сложилось в нашем монастыре. Что говорил обо мне отец приор?

Бруно была противна роль осведомителя, но он понимал, что настоятель и без того хорошо знает, что говорит и думает о нем его соперник в борьбе за власть. И он кратко передал содержание своего разговора с доном Марио.

– Так отец приор грозил тебе? – Голос аббата стал жестким, глаза потемнели от гнева. – Не бойся! Своих сторонников, паскуалистов, я в обиду не дам!

– Я верю в это, мессер!

– И вот первое доказательство моего к тебе благоволения. Я освобождаю тебя от постоянных посещений капеллы. Ты будешь ходить туда два раза в день.

– Я не могу спать, мессер, когда мои товарищи…

– Знаю и это, – перебил настоятель, – и надеюсь, что ты избавишься от чувства сострадания к людям, которые ниже тебя. Да тебе и не придется часто сталкиваться с ними, ты получишь келью. Ты говорил мне о своей любви к науке. Одобряю твое стремление и перевожу тебя в университет!

Голова у Фелипе закружилась. Его мечта стать студентом университета Сан-Доминико Маджоре сбылась раньше, чем он на это рассчитывал.

Доминиканский орден готовил проповедников и, не жалея средств, привлекал к этому делу видных профессоров богословских наук. У доминиканцев насчитывалось двадцать шесть университетов или, как их тогда называли, генеральных школ. Лучшими считались университеты в Париже, Риме, Тулузе, Саламанке, Неаполе.

В этот памятный вечер Бруно сделал громадный шаг по пути к вершине богословской науки.

Сальваторо первым узнал, чем кончился разговор Фелипе с аббатом. У этого рыжего долговязого парня было большое щедрое сердце, и он искренне порадовался успеху товарища.

Студенты жили в корпусе, где размещались аудитории и где была монастырская библиотека. После зачисления в университет получил келью и Бруно. Его отвел туда отец ключарь.

Небольшая келья освещалась высоким и узким зарешеченным окном. Другое окошко, круглое, незастекленное, находилось над низкой дверью. Оно служило «глазком», через который подглядывали за обитателем кельи.

Обстановка кельи отличалась простотой. Тонкий тюфяк на выступе стены, столик, табурет, полка для книг, передний угол был увешан иконами, перед которыми горела неугасимая лампада.

Ключарь сказал:

– Вот твое пристанище, сын мой! – И монах пошел из кельи.

– А где ключ, святой отец? – спросил Бруно.

– Какой ключ? – удивленно отозвался монах.

– Ключ от двери, – пояснил молодой студент.

Необычайная просьба развеселила вечно угрюмого монаха.

– Да разве ты не знаешь, сын мой, что у нас в монастыре никогда не запираются на замок не только студенческие, но даже монашеские кельи?

– Я об этом не слыхал, святой отец!

– Ты плохо изучил наш устав, Филиппо Бруно! Никто из членов ордена не должен иметь личной собственности. И если дьявол попутает кого-либо из братии завести лишнюю одежду или предаться греху чревоугодия и прятать у себя еду, его сразу разоблачат и накажут.

Жизнь на виду, открытая всякому любопытному взору, ничего своего, ни любимых книг, ни предметов житейского обихода… Ради далекой, по ясной цели придется вытерпеть и это. Филиппо Бруно горячо принялся за работу. Первым его учебником оказался «Свод богословия» Фомы Аквинского. [119]Изучать это сочинение, написанное тяжеловесной латынью, стоило больших усилий. К тому же малейшие отклонения от формулировок знаменитого богослова рассматривались профессорами как ересь.

Все эти трудности не существовали для Бруно. С его поразительной памятью он цитировал наизусть целые страницы из Фомы Аквинского и других отцов церкви. Если профессор пытался сбить Фелипе, тот вступал в богословский спор, и никому не удавалось его победить. Слава Бруно как искусного диалектика [120]росла.