Александр Волков - Скитания

Внутренняя школа заволновалась, когда ученика Филиппе Бруно потребовали к приору. Казалось, для вызова не было никаких явных причин, и досужая молва сделала заключение, что есть причина тайная. Вероятно, Бруно совершил проступок, о котором отцу приору стало известно от соглядатаев.

…Приор, высокий сухощавый монах с орлиным носом и суровыми серыми глазами, с гордой осанкой, принял Фелипе в своей келье. Келья скромного служителя бога состояла из трех роскошных комнат и большой приемной. Когда раскормленный служка впустил молодого школяра, приор сделал знак монаху удалиться.

– Садись, сын мой! – приказал дон Марио смущенному юноше.

Тот опустился на стул около порога.

Приор начал расспрашивать Фелипе о том, как ему живется в монастыре, хорошо ли относятся к нему преподаватели, хватает ли ему бумаги и чернил. Удивленный Бруно на все вопросы отвечал коротко и точно. Но, как видно, не для пустой траты слов призвал послушника помощник аббата. И дон Марио спросил:

– Доволен ли ты, сын мой, тем, что вступил именно в нашу обитель?

– Да, мессер, – подтвердил Бруно.

– И ты прав. Полагаю, что выбор был внушен тебе свыше. Среди всех орденов святой католической церкви доминиканский орден – самый известный и заслуженный, а из монастырей нашего ордена Сан-Доминико Маджоре пользуется наибольшей славой. Но – увы! – в мире нет ничего совершенного… И нашему монастырю недостает хорошего руководства для того, чтобы стать земным раем.

Эти последние слова были сказаны таким тоном, в котором прозвучало что-то очень знакомое Фелипе. Где он совсем недавно слышал такую речь? Бруно вспомнил. Это аббат Паскуа с такой же горечью говорил о неизвестном враге, подстрекающем монахов к неповиновению властям. Так вот оно что! Между аббатом и приором существует вражда, и потому-то они с такой злобой говорят друг о друге.

Фелипе прикинулся простачком.

– Недостает руководства? – удивленно воскликнул он. – А мессер аббат? А вы, святой отец? А уважаемый отец ключарь? Разве не правите вы трое всеми делами в таком же согласии, какое существует между тремя лицами пресвятой троицы?!

Дон Марио мрачно усмехнулся:

– Я не сказал бы этого другому, но ты, сын мой, по-видимому, заслуживаешь доверия. Я чувствую в себе великие возможности выдвинуть нашу обитель на первое место в христианском мире, но есть враждебная сила, которая мешает осуществить мои планы…

«Все понятно! – подумал Фелипе. – Вам, мессер приор, хочется спихнуть мессера аббата, чтобы сесть на его место…»

Вслух он сказал:

– Я не понимаю, на кого вы намекаете, мессер!

– Nomina sunt odiosa! – важно возразил приор, и Бруно чуть не рассмеялся: до того сходны были приемы, при помощи которых аббат и приор старались очернить один другого.

Дон Марио решил, что им для первого раза сказано достаточно. Он отпустил новиция со словами:

– Подумай обо всем, что ты от меня услышал, и осмотрительно избери свою дорогу. Неверная тропа приводит путника к гибели!

Прямая угроза прозвучала в этих словах, и Фелипе ее понял. Почтительно поклонившись, он ответил:

– Я буду осторожен, мессер!

Товарищи встретили Бруно расспросами.

– Мессер приор дал мне выговор за то, что я не очень усерден в отправлении религиозных обязанностей, – ответил Фелипе.

Школяры приняли этот ответ как отговорку, но больше приставать не стали.

А Фелипе, оставшись наедине с Сальваторо, без утайки рассказал обо всем, что произошло у приора.

Ронка ничуть не удивился.

– Я думал, ты давно знаешь, что между аббатом и приором идет тайная война. Тщеславие мессера приора не имеет пределов. – Сальваторо рассмеялся. – Мне недавно удалось подслушать разговор между доном Марио и одним священником, приехавшим в монастырь по каким-то делам. Приезжий, как видно, был хорошо осведомлен о притязаниях приора. Он поймал его в коридоре и обратился, поклонившись чуть не до земли: «Мессер аббат, разрешите мне представить вашему вниманию мою скромную особу…» Посмотрел бы ты, как просияло суровое лицо дона Марио. «Дорогой брат, – сказал он с глубоким вздохом, – вы ошиблись. Я не аббат, а только приор…» – «Не может быть! – горячо воскликнул священник. – С вашим величавым видом, с вашей внушительной осанкой… Нет, нет, для такого выдающегося человека, как вы, мессер, только кардинальская мантия была бы впору…» Хитрец получил лучшую келью, ему дали мягкую постель, за трапезой его сажали на лучшее место… Однако, – заметил Ронка, – твое дело обстоит скверно. Аббат и приор стараются перетянуть тебя каждый на свою сторону, и тебе придется решить, станешь ты паскуалистом или порчеллистом. Ведь они из кожи лезут вон, чтобы собрать себе побольше сторонников.

– Что посоветуешь мне ты, друг?

Сальваторо, подумав, ответил:

– Без сомнения, у приора есть сильные покровители и в Неаполе и в Риме, иначе аббат избавился бы от него. Но я полагаю, тебе надо держаться аббата: ведь вся власть в монастыре принадлежит ему.

Ронка в свои девятнадцать лет рассуждал очень разумно: жизнь в монастыре научила его многому.

– А я-то думал, – со вздохом сказал Фелипе, – что монастырь – тихая пристань. Вот тебе и тихая пристань!

Враги зорко следили друг за другом, и шпионы аббата в тот же день донесли ему, что приор вызывал к себе Бруно. Мессера Паскуа встревожило это известие. Он знал, что приор – тайный иезуит и что именно поддержка иезуитов дает ему такую силу, что выжить его из монастыря оказывается невозможным.

Общество святого Иисуса [118]образовалось недавно, но уже распространило свое влияние на всю Европу и пользовалось покровительством самого папы. Аббат Паскуа справедливо считал, что приор – не единственный иезуит в Сан-Доминико Маджоре, что многие его сторонники также члены этого ордена, и если он теперь вызвал Бруно, то, вероятно, имел целью и его вовлечь в иезуитский орден.

А меж тем аббат сам имел виды на Фелипе, надеясь, что талантливый юноша станет его деятельным сторонником. При встречах Паскуа ласково заговаривал с послушником, расспрашивал его, не тоскует ли он по дому, по утраченной возлюбленной. Аббат ждал, что Бруно, чувствуя благосклонное к нему отношение, попросит смягчить для него суровые монастырские правила. Фелипе не просил ни о чем, и мессер Паскуа не мог не подивиться твердости характера молодого новиция.

«Я не уступлю Бруно дону Марио, – решил аббат. – Я сделаю из мальчика видного богослова, это прославит монастырь и даст мне лишний шанс в борьбе с иезуитом. Но прежде всего я вырву Бруно из-под власти приора. Я переведу его из школы в университет. Судя по тому, что говорят о нем учителя, он этого вполне заслуживает».

На следующий день Фелипе получил приказ явиться к аббату. Разговор состоялся поздно вечером в той же капелле с веселыми мучениками на стенах. Бруно снова увидел страшные черные глаза на занавеске. Теперь он решил разгадать эту загадку и вплотную подошел к ширме. Глаза были искусно нарисованы на материи, а огромные зрачки оказались дырками, сквозь которые смотрели настоящие глаза дона Амброзио. Фелипе не мог сдержать улыбки.