Александр Волков - Скитания

– Это грёза… видение… – бормотал несчастный. – Этого не может быть!..

И вдруг он встал, преображенный, и, высоко подняв голову, произнес:

– «Куда безумно мчимся мы? Дерзанье…»

– «…нам принесет в расплату лишь страданье!» – подхватил Джордано запомнившиеся с детства стихи Лодовико Тансилло, и голос его смолк, прерванный рыданием.

– Да, это он… Это мой Фелипе!

Слепой шагнул вперед, и крепкие объятия приняли его.

Тансилло, не помня себя от счастья, ощупывал исхудалыми руками лицо Джордано. Точно боясь, что сладостное видение исчезнет, слепец обхватил шею Бруно и что-то шептал едва слышным голосом.

– Учитель, милый учитель! – воскликнул Бруно. – Как вы здесь оказались в таком положении?

– Судьба! – скорбно ответил Лодовико. – «Дерзанье принесет в расплату лишь страданье…» Я дерзнул быть патриотом, и вот награда! Когда меня поразила слепота, друзья давали мне средства к жизни… Но смерть унесла самых преданных и главного среди них, твоего дядю Джакомо. Иные разбрелись, попали в тюрьму или отправились странствовать, как твой отец. И вот я на дороге… Ну что же, Бог утешил меня, послав последнюю земную радость. Прощай, Фелипе!

Джордано показалось, что его сердце обдало холодом.

– Почему вы прощаетесь со мной, учитель?

– А что ты будешь со мной делать? Ты – монах, бессребреник, у тебя нет своего крова.

Джордано горячо прижал к себе старика:

– Крестный, я найду вам кров!.. Вас приютит мой друг Алессо!

Крупные слезы покатились из незрячих глаз Лодовико Тансилло.

Джордано отвез поэта в ближнюю тратторию, накормил, купил ему одежду… На следующий день Бруно нанял второго мула, и они вместе поехали в Неаполь. Взаимным расспросам и рассказам не было конца.

Бруно устроил синьора Лодовико вблизи монастыря и послал письмо Алессо. Через несколько дней сельский патер появился в келье Бруно. Он был вне себя от радости и гордости, что понадобился Джордано, что именно к нему обратился друг за помощью.

Увозя Тансилло, он говорил:

– Я рано потерял отца, синьор Лодовико, и вы будете моим отцом, а детишкам сестры Виветты наставником и добрым дедушкой…

Старик плакал от счастья.

Поздней осенью 1575 года римский доктор богословия, достопочтенный отец Джордано Бруно сидел за письменным столом в келье из двух хорошо обставленных комнат, которая сменила его скромную студенческую каморку. Бруно было только двадцать семь лет, но годы уже провели первые морщины на его высоком лбу, разбросали ранние нити седины в русых волосах.

Джордано был погружен в тягостное раздумье. Утром этого дня его предупредили, что ему надлежит предстать перед судом святейшей инквизиции. Бруно догадался, что обязан этим дону Марио, на днях вернувшемуся из Рима.

Молодой ученый не ошибся. Борьба между аббатом и приором длилась уже много месяцев. Бруно критиковал догматы католической веры слишком часто и резко, и замять дело было невозможно. Но мессер Паскуа настаивал на том, чтобы обсудить взгляды Джордано в капитуле, где у аббата было большинство и приговор оказался бы не слишком суровым. Дон Марио требовал суда инквизиции. Не получив успеха на месте, приор поехал в папскую столицу и там с помощью покровителей-иезуитов добился своего.

Продолжать защищать Бруно стало опасно, и лицемерный аббат круто изменил позицию. Он не только отрекся от своего любимца, но и заявил, что ошибался в Бруно и считает правильным указ монсеньера прокуратора.

В основу обвинения лег пространный донос, состряпанный тремя иезуитами – Порчелли, Монтальчино и Ромеро.

Обвинение, предъявленное Бруно, включало целых сто тридцать пунктов. Недаром церковники копили «улики» целыми годами. Среди пунктов были и очень серьезные, где Бруно обвинялся в отрицании самых основ христианской веры, а были и смехотворно мелочные, вписанные, по-видимому, лишь для счета.

Заседание открылось в обширном низком подвале, тускло освещенном масляными светильниками. Судьи сидели за столом, покрытым черным сукном. Посредине массивной глыбой возвышался главный инквизитор, мессер Эрколе да Лукко, дворянин знатного происхождения, родственник герцогов Феррарских. В его суровых чертах не выражалось ни злобы, ни нетерпения: казалось, они были изваяны из камня, как у истукана, воздвигнутого бог весть когда на кургане в безлюдной степи. Остальные двое судей, незначительные монахи, во всем повиновались грозному начальнику.

Позади судейского стола на длинной стене была намалевана картинка ада. Проворные дьяволы поджаривали грешников на огромных сковородах, бросали, поддев двузубыми вилами, в озера кипящей смолы, распиливали деревянными пилами.

С правой стороны располагались свидетельские скамьи. Там сидели Агостино Монталчино и несколько профессоров и студентов, согласившихся поддерживать обвинение против Бруно. Присутствовало и монастырское начальство: аббат Паскуа, приор Порчелли, отец ключарь и другие. Из-за спины свидетелей ободрительно улыбалось Джордано багровое полное лицо профессора Бандинелло: его пригласили как эксперта на случай разногласия между судом и обвиняемым в истолковании древнееврейских текстов Библии. Бруно стало легче, когда он увидел среди всех этих равнодушных или враждебных людей доброжелателя.

Слева на помосте, грубо сколоченном из досок, лежали орудия пытки: кнуты, железные сапоги, стягивавшиеся веревками на ногах истязуемого, воронка пресвятой Маргариты, через которую в желудок человека вливалось огромное количество воды, и тому подобные жестокие изобретения палачей.

Бруно сидел одиноко на скамье, поставленной прямо перед судейским столом. Секретарь инквизиции, монах с вытянутым хищным лицом, похожий на облезлую крысу, начал читать обвинение.

– «Джордано, в миру Филиппо, родился в городе Нола в 1548 году от рождества господа нашего Иисуса Христа, – монотонно бубнил секретарь. – Отец его, Джованни Бруно, отставной знаменщик Неаполитанского конного полка, находится в безвестном отсутствии, а мать, Фраулиса Саволино, дочь земледельца, скончалась в 1570 году с полным соблюдением обрядов католической церкви. Означенный Джордано Ноланец вступил в орден святого Доминико 15 июня 1565 года…»

Дальше шел послужной список Бруно с указанием всех дат его продвижения по лестнице церковной иерархии и присвоения ученых степеней.

Огласив все эти данные, секретарь начал читать пункты обвинения.

– «Пункт 1. Джордано Ноланец в 1566 году выбросил из кельи изображения святых, оставив лишь распятие Христа, и был привлечен за это к суду монастырского капитула.

Пункт 2. Приговоренный капитулом к епитимьи и вынужденный вернуть иконы, означенный Джордано Ноланец не возжигал перед оными ни свеч, ни лампад и не совершал перед ними установленных молений.