Андрей Посняков - Грамота самозванца

Теперь вот сидел, думал: у кого бы денег занять? Пойти к ростовщику Розенфельду? Так тот семь шкур сдерет и не поморщится. Потом как отдать? Куда лучше было бы попросить у шерстобита Мерсье предоплату – потом бы уж как-нибудь выкрутился. Или – новое супружнино платье продать? Нет, нельзя, ведь только что поженились – и двух месяцев не прошло. Красива Катерина, нет слов, и в постели справна – как не побаловать такую женушку? Да и тестю с тещей пыль в глаза пустить – первое дело! Чтоб не попрекали, что вышла за бедняка. Нет, платье никак нельзя продавать, никак…

Погруженный в невеселые мысли, красильщик и не слыхал, что в дверь его хижины давно уже колотили.

– Эй, есть кто дома?

– Кто там? – вздрогнул Жан-Клод.

– Нам сказали, что здесь проживает некий Жан-Клод Колье, красильщик шерсти!

– Да, это я. – Жан-Клод распахнул дверь и, увидев перед собой явных шевалье, при шпагах и в шляпах с перьями, учтиво поклонился. – Что привело вас, господа, в мой скромный дом?

– Дела, уважаемый месье Колье, дела! А вы, небось, думали – зашли выпить с вами вина? А мы по делу…

– По делу?

– Хотим дать вам денег!

Красильщик где стоял, там и сел – так удивился!

– Да-да, денег. Но – не за красивые глаза, а за работу. За большую работу.

– Я готов!

– Обычно вы красите в какой цвет?

– Красный, желтый, коричневый… иногда – зеленый.

– О! – Гости разочарованно переглянулись. – Это нам совсем не подойдет. Нам нужен голубой. И – немного – серый.

– С голубым будет труднее… – задумчиво почесал бородку Жан-Клод. – Не знаю даже, что и сказать.

– Ну, тогда до свидания, месье Колье! Поищем других красильщиков.

– Постойте! Я… Я выполню ваш заказ, господа, чего бы мне это ни стоило!

– Золотые слова – приятно слышать. Наверное, вы хотели бы получить предоплату?

– О, да… Если можно.

– Можно, можно, месье Колье!

Буквально через неделю коммерческое предприятие г-на д’Эвре принесло первую прибыль. Пусть не очень большую – накладные расходы были весьма велики – но вполне приличную для тихого провинциального городка, каким являлся Кан. Получив дивиденды, компаньоны съехали с постоялого двора, сняв недорогие апартаменты на рю Сен-Пьер, совсем недалеко от мужского аббатства. С аббатством пока никак не получалось, хотя Жан-Поль и обещал свести Ивана с неким монахом, своим давним знакомым, однако, весь погруженный в дела, нормандец, казалось, совсем забыл про свое обещание. Пришлось за обедом напомнить.

– Монах? Ах, да. – Жан-Поль качнул головой. – Ну, конечно, помню. Завтра вот заберем окрашенную шерсть и вечером, клянусь святым Николаем, обязательно отыщем брата Жерома.

– Смотри, – поднялся из-за стола Иван. – Аббатство нам обязательно надо осмотреть, иначе хоть домой не возвращайся.

– Домой? – Нормандец моргнул. – Ты имеешь в виду – в Россию?

– Ну да, чего же еще? Не в Польшу же, в самом-то деле!

Жан-Поль хитро прищурился:

– А зачем вам домой? Чем тут плохо? Тем более – дело налаживается. Подкопить деньжат, завести семью – что еще надо?

– Нет, Жан-Поль, – как-то устало отозвался Иван. – Хоть у вас тут и хорошо, а дома – лучше. Верно, Митрий?

Отрок молча мотнул головой. Сегодня друзья обедали втроем – Прохор как с утра привез на лошади пряжу бригаде красильщиков, так с тех пор где-то запропастился. Да и вечерами частенько не казал носа, приходил за полночь и очень довольный, из чего Жан-Поль с Иваном немедленно сделали сам собой напрашивающийся вывод. Где, говорите, Прохор? Шерше ля фам!

Вечером, покончив со всеми делами, Жан-Поль наконец-то приступил к выполнению своего обещания. По его просьбе друзья оделись поскромнее и, прихватив специально купленные молитвенники, направились к воротам аббатства. Пока шли, стемнело, в узеньких городских улочках фиолетились сумерки, а вот небо по-прежнему, как и днем, сияло яркой лазурью. Правда, недолго: когда подходили к монастырю, на небосклоне уже вспыхнули первые звезды.

– Брата Жерома? – выслушав Жан-Поля, кивнул послушник в длинной коричневой рясе. – Сейчас доложу. Вы-то кто будете?

– Я – Жан-Поль д’Эвре, брат Жером знает, а со мной – паломники из Лангедока.

– Ого, Лангедок! Они, чай, не гугеноты?

– Что ты, что ты, брат! Добрые католики, да такие истовые – всю дорогу псалмы читали.

– Ладно, сейчас доложу отцу настоятелю, может, и выпустит к вам брата Жерома. Только, предупреждаю, ненадолго!

– Само собой. – Жан-Поль, а следом за ним и Иван с Митрием приложили руку к сердцу.

Небо между тем уже сделалось темно-синим, ночным, и узкий золотистый месяц закачался над шпилем собора, отражаясь в черных водах Орна. Легкий ветерок раскачивал ветви шиповника и акаций, пахло цветами и яблоками, а над стенами аббатства порхали какие-то птицы.

Ждать пришлось недолго, ворота монастыря открылись, пропуская к гостям невысокого крепенького монашка с круглой кудрявой физиономией записного пройдохи.

– А! Жан-Поль! – Увидав старого друга, монах распахнул объятия. – Ну, здравствуй, дружище! Небось, в своем Париже ты совсем позабыл старых приятелей?

– Да не позабыл! – Обняв, нормандец похлопал монашка по спине. – Видишь вот, вспомнил. Ну, как жизнь, Анри… тьфу-ты… брат Жером?

– Все в постах да в молитвах, благодаренье Иисусу. – Брат Жером состроил настолько постную рожу, что сам же и не выдержал – расхохотался, после чего, словно бы между прочим, поинтересовался, верны ли слухи о том, что Жан-Поль открыл свое дело.

– Открыл, открыл – ничего от тебя не скроешь, – пожал плечами Жан-Поль и наконец представил своих спутников, отрекомендовав их как компаньонов.

– Компаньоны, говоришь? – Монах потер руки. – Это хорошо, хорошо… Смею спросить – а прибыльное ли дело?

– Да пока – тьфу, тьфу, тьфу! – перекрестился д’Эвре и тут же прищурился. – А ты ведь не зря спрашиваешь, а, брат Жером? Признавайся – что-то задумал?

– Да так… – ухмыльнулся монах. – Не скрою, есть одна мыслишка. Если время есть, так пошли, обмозгуем?

– Где обмозгуем? – не понял Жан-Поль. – У тебя в обители?

– Да нет, не в обители. Есть тут поблизости один кабачок.

– Ну, ты даешь, монах! По кабакам шляешься!

– Вот только умоляю: не прикидывайся ханжой, Жан-Поль!

Кабачок, куда отправились ведомые монахом приятели, находился не так уж и далеко от монастыря, на набережной Орна, в тени высоких тополей и лип. Неприметное заведение сие совсем не бросалось в глаза, и, если бы не провожатый, путники вряд ли отыскали бы его среди мрачных темных домов.

Особым образом постучав – ого, сюда, оказывается, еще и не всех пускали! – монах обернулся и призывно махнул рукою. Сквозь приоткрывшуюся дверь упал в темноту узенький лучик света.

– Входите, – гостеприимно кивнул брат Жером. – Я сказал хозяину, что вы – верные люди и мои старинные друзья. Чужих сюда не пускают.