А. Сахаров (редактор) - Александр II

Спал он недолго. Сквозь сон он услышал, как совсем подле него кричали:

– Подпоручика Разгильдяева к полка командиру!

Афанасий встал, протёр глаза, обтёр платком разомлевшее от сна и солнечного зноя лицо, вскочил на ноги, поправил кепи, отряхнул от земли мундир и шаровары и огляделся. Шагах в ста от него стоял полковник Родионов и сзади него жалонёры полка с пёстрыми ротными и батальонными значками.

Афанасий окончательно стряхнул с себя сон и, придерживая рукою саблю, побежал к полковому командиру.

– Подпоручик Разгильдяев, забирайте жалонёров и ступайте в Систово, – сказал ему Родионов. – Там разыщите штаб дивизии и узнайте, что делать полку, куда ему теперь идти? Если укажут ночлег – провесьте бивак жалонёрами.

– Слушаюсь, – бодро ответил Афанасий.

Усталость точно слетела с него. Он скомандовал жалонёрам и быстрым шагом пошёл вниз к шоссе.

Как только Афанасий по Тырновскому шоссе стал приближаться к Систову, ему стало ясно – победа! Невозможное стало возможным. Русские войска окончательно перешли через Дунай…

У входа в Систово была такая толчея людей, что Афанасию пришлось протискиваться сквозь неё.

У колодца болгарки непрерывно черпали воду. Скрипело по-мирному деревянное колесо колодца, мокрое ведёрко подхватывали десятки рук, и запёкшиеся, воспалённые, запылённые губы жадно приникали к студёной воде. Румяные, чернобровые лица болгарок под пёстрыми платками улыбались, сверкали белые зубы.

Донцы в белых фуражках с назатыльниками, в расстёгнутых мундирах поили у колоды запотелых, с прилипшею пылью на боках и крупах приморённых лошадей. Пики были прислонены к плетню, на остриях их пестрели букеты цветов.

Людской гомон шумел по улицам.

Вдруг загрохотали барабаны и грянула музыка. Болгарки, в праздничных платьях, в монисто из монет, поднимали маленьких детей над головами, чтобы те могли разглядеть русов-освободителей. У садовых плетней женщины и старики вынесли бадьи с водой и жбаны с вином, корзины с большими ломтями белого пшеничного и жёлтого кукурузного хлеба и кусками наскоро нажаренной баранины. Девушки и дети кидали солдатам букетики и веночки, стараясь накинуть их на штык.

Старо-Егерский марш гремел, эхом отдаваясь по улице. Житомирцы в колонне по отделениям, круто подобрав штыки, входили в Систово. Знамя под золотым копьём колыхалось над штыками. Болгары снимали шапки с голов. Всё громче звучали голоса приветствий:

– Да живие царь Александр!

– Добре дошли!

Внезапно, радостно и празднично грянул хор песельников:

Женские голоса болгарок звонко вторили победному гимну:

Ура-а-ааа!.. – загремело в толпе жителей.

– Живие!.. Живне-е-еее!!!

Афанасия с его жалонёрами сначала притиснули к садовым плетням, потом подхватили общим солдатским потоком и понесли к городской площади. Вокруг мощно гремел хор:

Вдруг остановились, сорвали ружья «к ноге», сжались в колонне. Хор смолк, солдаты снимали кепи, вытирали вспотелые лбы, шумно сморкались.

Афанасий протолкался через колонну на площадь. У церкви с белыми жестяными куполами стояло духовенство в высоких шапках и в золотых ризах. Крестный ход с иконами и хоругвями вышел навстречу войскам. Седовласый и седобородый, смуглый болгарин в длинном чёрном сюртуке – систовский старшина – говорил речь спешившемуся генералу Петрушевскому, стоявшему против него. Девочка в расшитой пёстрыми узорами рубашке и пёстрой юбке поднесла генералу громадный букет лилий и роз.

– Да что вы, право, – смущённо говорил Петрушевский. – Да я же не главный здесь начальник. Это же надо генералу Драгомирову.

– Генерала Драгомирова тоже, – сказал старшина.

Священник выдвинулся с крестом, глухо, в унисон, запели певчие. В открытые двери храма за священником и крестным ходом входил Петрушевский с букетом в руках…

Раздалась команда. Ружья взяли «вольно» и тронулись дальше. По площади раздавались крики:

– Живие царь Александр!

– Ура!

Загрохотали барабаны. Стоголосый хор запел:

Марш, марш, с генерала наш!

Раз, два, три! Марш, войницы!

Афанасия с войсковым потоком проносило через площадь. Тут он увидел своего отца и направился к нему.

– Афанасий! Жив? Здоров? Нигде не зацепило? Но голоден, конечно? А? Каково? Орлами перелетели через Дунай!

Порфирий обнял Афанасия и, обернувшись к стоявшим на крыльце штабным офицерам, сказал:

– Мой сын!.. С первым рейсом переправился через Дунай… Молодчага!

В расстёгнутом у шеи, насквозь пропотелом сюртуке с болтающимися аксельбантами, сразу дочерна загорелый, запылённый, с измятыми грязными бакенбардами, – столько раз они были в пыли, а потом мокли в воде, когда он пил, – Порфирий сиял счастьем победы.

– Ты и представить себе не можешь, Афанасий, что твоему отцу пришлось проделать! Не мальчик!.. Не прапорщик! По этим чёртовым горам, колдобинам, виноградникам, везде – пешком!.. Подумай, твой отец – п е ш к о м!! Наших лошадей когда-то ещё переправят… Завтра; и то дай Бог! Ты зачем здесь?

– Меня послал командир полка узнать, где стать полку.

– Генерала Драгомирова ещё нет здесь. Ну, да это мы сейчас тебе узнаем. Идём со мной.

В большой, просторной хате толпились офицеры – колонновожатые. На столе, накрытом холщовыми полотенцами, были наставлены тарелки с курятиной, порезанной кусками, с бараниной, салом и хлебом, стояли тяжёлые деревенские стеклянные стаканы с розоватым, мутным вином, похожим на уксус.

Немецкий генерал Вердер, военный агент, высокий, тощий, в длинном сюртуке, стянутом в талии, в чёрной кожаной каске с прусским орлом, в монокле, держа одной рукой полковника Гарновского под локоть, а в другой стаканчик с вином, говорил по-французски, отчётливо и резко выговаривая слова:

– Je crams que la facilite avec laquelle vous avez effectue le passage du Danube ne vous entraine dans des operations risquees et ne vous apporte des revers [176].

Порфирия как бичом стегнуло, он и про сына забыл. Он вмешался в разговор:

– Excellenz! – сказал он. – Wir rmissen jetzt – vorwarts, vorwarts, vorwarts! [177]

Вердер – он был выше ростом Порфирия, – расставив ноги, снисходительно, сверху вниз, посмотрел через монокль на Порфирия.

– Ach, so! – откликнулся он. – Meinen Sie? [178]