А. Сахаров (редактор) - Александр II

– Вот что, милый супруг, – сердито сказала Перовская, – мог бы кто-нибудь выйти навстречу, помочь донести чемодан. Два пуда в нём.

– Признаться, Софья Львовна, никак не ожидали, что вы пешком. Все думали, на извозчика разоритесь.

– Чтобы лишний человек знал о нашем доме?

– Да… Признаться – не подумал. Русский человек, известно, задним умом крепок.

Встретивший взял у Перовской чемодан и приподнял его.

– Д-а-а! Тяжёленек! Признаться – не подумал об этом обстоятельстве. Прошу прощения. Вам известно, что я теперь не Гартман, а Сухоруковым прозываюсь?

– Конечно, известно, Андрей мне всё объяснил.

– Так вот, – поднимаясь за Перовской по лестнице, говорил Гартман, – дом куплен у мещанина Кононова на наше с вами имя – супругов Сухоруковых. А здешние люди – это как бы наши гости.

– Кто прибыл?

– Все в сборе. Александр Михайлов, Арончик, Исаев, Баранников и наш химик Ширяев. Ещё Морозов обещал приходить и помогать в работе.

Перовская остановилась на площадке у двери.

– Что-нибудь уже сделали? – спросила она.

– Признаться – почти что ничего… Доски заготовили будто для ремонта дома, лопаты, кирки… Боюсь, что галерея длинновата будет. И сырость большая, сами понимаете – осень, дожди…

Гартман открыл дверь, и Перовская вошла в большую комнату почти без мебели. Несколько человек мужчин встали ей навстречу.

– Ну, все знакомые, – сказала Перовская, здороваясь. – Вот его не знаю. Это и есть Арончик?

– Да, он самый. Он будет помогать Ширяеву в зарядке мины.

Гартман провёл Перовскую в дальнюю комнату, где жарко была натоплена железная круглая печка, пахло угаром и где стояла низкая, продавленная, простая железная кровать, небрежно постланная суконным одеялом, где был простой деревянный стол и два соломенных стула. Окно было без занавески. Дождь сыпал по стёклам, теперь ещё падали и снежинки и, тая, текли прозрачными струями по стёклам.

– Простите за обстановку – отель первого разряда… Регина-Палас! – сказал Гартман. – Занавески нарочно не вешали. Напротив пустыри, а так меньше обращает на себя внимание…

– Спасибо, что натопили. Я продрогла на этом ветру и дожде.

– А мы вам сейчас горячего чайку с коньячком и закусить чего-нибудь. Арончик! – крикнул Гартман в соседнюю комнату, – распорядись, милый, самоваром. Жёнушку согреть надо. Располагайтесь, Софья Львовна.

Гартман вышел из комнаты. Перовская села на постель и усталым взглядом оглядела дешёвые, грязные, местами порванные обои, покрывавшие стены.

«Ну, – подумала она, – унынию предаваться нечего. За дело! Вижу, мужчины тут без меня ничего не приготовили. Тоже – революционеры!.»

Работа была нелёгкая. Производить подкоп надо было скрытно. Нельзя было рыть, глубоко уходя под землю, – ни времени, ни сил для этого не было, и некуда было девать вынимаемую землю. До полотна железной дороги, куда вели подкоп, было двадцать саженей.

В подвальном этаже прорыли наклонный колодезь, на две сажени глубины. В этот колодезь спускался по очереди один из гостей или сам хозяин Гартман и отрывал по компасу галерею. Землю клали на железный лист, который по мере наполнения вытягивали верёвкой. Работали от семи часов утра до девяти часов вечера и за это время успевали вырыть от двух до трёх аршин. Галерея была так узка, что работать надо было стоя на четвереньках и даже лёжа, и одежду приходилось снимать и работать только в двух рубахах.

Всё время шли дожди. Сверху разбухала и грязнилась, обращаясь в болото, улица. По ней возили лошадьми воду в этот и соседние дома, ездили телеги с досками и брёвнами. Было страшно, что нога лошади или колесо тяжёлого воза провалится в подкоп, и всё будет обнаружено. Галерею, по мере продвижения её вглубь, обшивали досками, но, несмотря на это, в неё проникала вода, приходилось останавливать работу и вёдрами вычерпывать воду.

Перовская сидела внизу, в подвале, и смотрела, как Михайлов и Исаев вытягивали лист с землёю из прокопанного колодца. За листом показались грязные ноги, задранная мокрая рубаха, волосатое тело. Гартман с загасшей свечой в руке выполз из колодца.

– Невозможно, товарищи, – сказал он, задыхаясь. Лицо его было зеленовато-белое. – Совсем как в могиле. Такое ощущение, будто заживо погребён и скребёшь землю, чтобы вылезти из могилы. И доски, как гробовая крышка. Свеча гаснет. Какие-то миазмы идут из земли. Воздух отравлен… Сколько времени я проработал?

Перовская взглянула на часы.

– И пяти минут не работали, Лев Николаевич, – сухо сказала она.

– Не могу больше, Арончик, дайте воды. Кто-нибудь за меня, – опускаясь на стул, сказал Гартман.

Все молчали. В подвале горела одна свеча. Было темно, сыро и неуютно. Отверстие подкопа было как отверстая могила.

– Эх вы, мужчины! – с презрением сказала Перовская. – Прозываетесь – сильный пол!

Нервными и быстрыми движениями она расстегнула пуговки, скинула блузку, юбки, панталоны и, оставшись в одной рубашке, чулках и башмаках, решительно подошла к Гартману.

– Давай свечу, – резко сказала она.

Засветив свечу, она подошла к колодцу, придержала внизу рубашку и быстро поползла вниз по галерее.

Гартман, Михайлов и Арончик подошли к отверстию и следили, как всё дальше и дальше удалялся жёлтый отсвет свечи и скользила, извиваясь, как змея, верёвка, привязанная к железному листу. Шорох листа и ползущей женщины не стал более слышен. Свет исчез. Холодом, мраком, смрадом и тишиною могилы тянуло из отверстия подкопа.

– На восемнадцатой сажени работает, – тихо сказал Гартман.

Верёвка задвигалась, давая условный знак вытягивать землю. Михайлов и Исаев потянули лист.

– Какая вонючая земля, – сказал Исаев, относя землю в угол подвала.

– Я и говорю - миазмы, – как бы оправдываясь, сказал Гартман. – Дышать нечем. Свеча гаснет.

Лист за листом вытягивали с землёю, и пустые втягивались обратно Перовской.

– Сколько времени она работает? – глухим голосом спросил Гартман.

– Уже третий час.

– Не может быть…

– Я говорю вам, – сказал Арончик.

– Дьявол помогает ей.

Наконец за листом показались облепленные желтоватой глиной чёрные чулки, белые, вымазанные землёй ноги, и Перовская торопливо выскочила из галереи, в измокшей насквозь рубашке, с растрёпанными, покрытыми глиной волосами. Её лицо было красно, глаза выпучены, казалось, сейчас её хватит удар.

– Мы на девятнадцатой сажени, – восторженно сказала она, задыхаясь. – Завтра кончим!.. Вот, товарищи, как надо работать!

Схватив в охапку своё платье и укрывшись им, Перовская побежала по лестнице наверх в свою комнату. Она торжествовала.

Девятнадцатого ноября утром Ширяев принёс условную телеграмму из Харькова. Телеграфировал Желябов. Из этой телеграммы узнали, что подготавливаемый им взрыв у Александровска не удался.