А. Сахаров (редактор) - Александр II

По левому флангу табор обошли болгары, по правому – орловцы, ударили разом, отрезали путь к отступлению. А с фронта батальон стрелков насел на османов.

Повернули турки, но дорога перекрыта.

На помощь пехоте поспешили две сотни конных черкесов и башибузуков. Свирепо визжа, размахивая ятаганами, они неслись на орловцев и болгар. Стрелки дали залп, второй. Смешались черкесы и башибузуки, а первая линия уже приняла их в штыки.

Над Поликарпом лохматый башибузук ятаган занёс, но Саушкин опередил, достал башибузука штыком. Черкесы и башибузуки повернули коней, ускакали.

Зажали орловцы и дружинники табор в тиски, но турки не сдаются, дерутся жестоко. Бой был коротким, суровым, немногим османам удалось прорваться…

В тот день, несмотря на уже сгустившиеся сумерки, долго не расходились дружинники и стрелки, даже орудийная стрельба не была помехой. Орловцы к себе в траншею зовут болгар, дружинники стрелков тянут. В укрытии костры разожгли, похлёбку и кашу варили.

Бородатый дружинник позвал к огню Поликарпа, сказал по-русски:

– Меня Христо зовут.

На треноге булькала в котелке похлёбка. Достал Христо из кармана узелок с красным перцем, всыпал в котелок, размешал. Потом снял с огня, подвинул к Саушкину:

– Ешь, братушка.

Похлёбка пахла чесноком, душистыми приправами, обжигала перцем.

– Там, на Марице, моя деревня, – Христо указал рукой за Балканы. – Мы придём к ней. – И, посмотрев на ладони, добавил: – Руки по хозяйству истосковались.

Саушкину взгрустнулось. Христо заметив это, спросил:

– О чём, братушка, задумался?

– Вот мы вас от османов освобождаем, а у самих свободы – кот наплакал. Знаешь, как российский мужик живёт? Его от крепостной неволи освободили, а он сызнова на поклон к помещику: то землицы в аренду, то лошадёнку на время… А на заводе раным-рано к станку встанешь и дай Бог домой в полночь попасть… Спал не спал, уже фабричный гудок ревёт… Чуть что не так, за воротами очутишься… Оттого в кабаках работный человек напьётся с горя и тоски и поёт. Слыхал такую песню?

Невесёлая, братушка, песня, слёзная, – Саушкин положил руку на плечо Христо.

На рассвете, когда затих бивак, Поликарп с Христо пели вполголоса, каждый свою песню…

В том бою под кривым Селимом убили коня. Падающий арабский скакун придавил ему ногу. Пока выбирался, башибузуки и черкесы, не выдержав яростной атаки орловцев и дружинников, визжа и гикая, кинулись на прорыв. Кривой Селим ухватился за стремя чужого коня. Черкес саблей замахнулся, но Селим не испугался. Не оторвался от стремени, даже когда русский солдат вонзил в него штык…

На привале башибузуки сняли с Селима шаровары, промыли рану. Стонал и выл кривой Селим, проклиная нечестивых гяуров.

Когда Сулейман-паше стало известно, что Шипку обороняют лишь дружины болгарского ополчения да полк орловцев в неполном составе, он принял решение смять оборону превосходящими силами. Сулейман-паша бросил на штурм бригады Реджеб-паши и Шакуни-паши. Однако стойкая защита и потери в бригадах заставили турецкого военачальника изменить тактику.

Тщательная разведка привела Сулейман-пашу к выводу: прорыв обороны с марша невозможен. Превосходство позиции защитников даст им возможность наносить урон наступающим, оставаясь, по сути, почти неуязвимыми.

И Сулейман-паша принял решение обходным движением занять Лысую гору, которая господствует над перевалом и над горой Святого Николая, где укрылись русские, а также установить батарею Реджеб-паши на Малом Бедеке.

– Если, – сказал Сулейман-паша, – мы посадим на Лысой горе наших аскеров, они возьмут под прицельный огонь всех защитников Шипки и тех болгарских собак, что везут русским продовольствие.

Сулейман-паша убеждён: Столетов не допустил тактического просчёта, не заняв своими стрелками Лысую гору. У русского генерала нет достаточно солдат.

Позвав Рассим-пашу, Сулейман велел:

– Реджеб-паша уже потащил пушки на Малый Бедек, а ты, Рассим, пошлёшь четыре табора и батарею на Лысую гору. Они оседлают её и, подобно охотникам в засаде, будут стрелять по обречённым гяурам. Когда же мы овладеем перевалом, то сбросим болгарских войников живьём в ущелья, а тех болгарских ублюдков, которые тащат для русских свои хурджины [59]с едой и фляги с водой и вином, ослепим и отрубим им правую руку. Мы их лишим света, дарованного аллахом.

– Позволь, сердер-экрем, моим башибузукам сделать из голов русских солдат пирамиду на вершине Шипки?

– Судьбу всех, кто цепляется за перевал, Рассим-паша, аллах вверяет твоим аскерам.

Сулейман-паша уже штурмовал Шипку, а в штабе Балканского отряда всех охватила неуверенность. Где ожидать главный удар? Радецкий ещё не отрешился от старого мнения, что Шипка – не главное направление. Армия Сулейман-паши по численности не уступает Балканскому отряду, и потому Радецкому пришлось рассредоточить войска. Часть батальонов с генералом Святополком-Мирским на правом фланге прикрыли проходы от Ловчи к Тырново. Дерожинский стоит в Габрово, Столетов на Шипке. Им защищать Шипкинский и Троянский перевалы. А у Кесарова отряд Осман-Пазарский. Ещё Борейта и Громан. Эти полковники прикрыли Елену и Загору, закрыли Хайнкиейский перевал…

Но куда всё-таки повернёт Сулейман-паша? Генерал Столетов уверяет: турецкая армия повернула на него. Но вдруг это ложный манёвр? Ну, как армия противника перейдёт в наступление на левом фланге?

От Разграда двинется к Плевне Мехмет-Али-паша. А на пути у него городок Бяла, где Главная квартира императора.

От такой мысли у Фёдора Фёдоровича пот холодный на лбу проступил, и он перекрестился.

– Избави Бог!

Распечатал новую колоду карт, разложил пасьянс. Генерал любил побаловаться картишками. Поморщился. Никакой конкретности.

Окликнул денщика, приказал подать чай покрепче с липовым цветом.

Фёдор Фёдорович большой ценитель чая, всяким заваркам предпочитал молодые побеги вишни, а липовый цвет, пахнущий мёдом, любил больше других. От него приходили к генералу покой и душевное умиротворение. Мыслью возвращался к далёкому детству, в бабушкино поместье, где на пасеке весело гудели пчёлы и пасечник, крепостной парень, рассказывал всякие смешные байки.

Денщик внёс чай, поставил перед генералом. От крутого кипятка поднимался пахучий пар. Фёдор Фёдорович отхлебнул глоток, блаженно прикрыл глаза. Думать стало легче.

Новое назначение – командовать Балканским отрядом – Радецкий принял охотно. Ранее такой большой должности он не имел. Однако Радецкий видел и всю сложность, какую взял на себя. А тут ещё просьбы генералов выслать резерв. Особенно Столетов настаивает, пять рот Орловского полка из Габрово требует.