А. Сахаров (редактор) - Александр II

Вера вздохнула.

– Как это хорошо, – тихо сказала она. – Продолжайте. Это так интересно.

– Вы знаете – Перовская способна на героические подвиги. Вот теперь, совсем недавно, она узнала, что жандармы повезут кого-то в ссылку. Она решила освободить несчастного и дать ему возможность бежать за границу Она собрала деньги, подготовила трёх сочувствующих ей молодых людей помочь. Один из её товарищей переоделся в офицерскую форму. Они взяли телегу и поехали по тому тракту, по которому должны были везти арестанта. Когда увидели они бричку с жандармами, выскочили из телеги, и тот, кто был одет офицером, стал поперёк дороги и крикнул: «Стой!» Ямщик остановил тройку. «Куда едешь?.. Кого везёшь?» Жандарм взял под козырёк и ответил: «Еду с арестантом по приказанию начальства в Новосибирск». Тут другой товарищ выстрелил в жандарма, но промахнулся. «Что это?.. Что тут такое!» – растерянно крикнул жандарм. В него выстрелили ещё раз, и он свалился внутрь брички. Тройка помчалась.

– Боже мой… Значит, они не освободили арестанта?..

– Нет… Не удалось… Но как была взбешена, как бранилась тогда Софья Львовна! Она кричала: «Позорная и постыдная неудача для революции!.. Давать промах, стреляя в двух шагах!.. Я не промахнулась бы!.. Шляпы, а не мужчины!.. Надо гнаться дальше, а они попрятались в кусты… Бежали!.. Проворонили!.. Сколько товарищеских денег потратили зря!..» Мне говорили – она была страшна в эти минуты гнева.

– Да-а…

– Перовскую арестовали. Она попала в процесс 193-х, была судима и оправдана… Дед – министр народного просвещения, отец был петербургским генерал-губернатором, дядя покорял и обустраивал Среднюю Азию.

– Я знаю… Я слышала это…

– Как было осудить её? С нею считались… Она вошла в кружок Чайковского [141], стала вести пропаганду среди рабочих, попалась, была арестована, но обманула полицию и бежала.

– Да… Это я понимаю. Она работает! А мы?.. Танцуем!.. Мечтаем выйти замуж, на коньках катаемся!.. Сплетничаем… Где же Соня теперь?..

– Под большим секретом. Ну да вы сами понимаете. Она здесь!..

– Как?.. В Петербурге?..

– Да. Она живёт под именем Марины Семёновны Сухоруковой.

– Вы видитесь с нею?

– Да.

– Скажите ей про меня… Всё, всё скажите… И про матроса. Скажите, как я её понимаю, как сочувствую ей. Как хотела бы помогать ей в работе. Если можно… Может, она и меня научит, как нужно делать добро, работать для народа.

– Хорошо… Я ей скажу. Вы знаете – она совсем необычная, особенная, чудная девушка.

– Так непременно устройте, чтобы мне с нею повидаться, – волнуясь, повторила Вера, останавливаясь у подъезда своего дома. – Мне так хочется научиться служить своему ближнему, работать, чтобы не быть кисейной барышней.

– Есть… Постараюсь, – сказал, вытягиваясь и прикладывая руку к козырьку фуражки, Суханов.

Вера открыла тяжёлую стеклянную дверь. С лестницы пахнуло теплом и уютом. Суханов увидел мрамор ступеней, красный ковёр, пальмы, мраморную статую, вздохнул и направился, позванивая коньками, к Литейному.

Девятнадцатого ноября 1876 года в третьем часу дня великий князь Николай Николаевич старший вошёл в рабочий кабинет императора Александра II. В низком и глубоком покое было темно, и на письменном столе, за которым сидел государь, горели две свечи. Государь встал навстречу брату.

– Готов? – сказал. – Дай я благословлю тебя.

Государь благословил и обнял великого князя. Они стояли друг против друга, серьёзные и задумчивые. Оба знали, что такое война. Оба изучали военное дело. Они сознавали ответственность минуты. Ещё никто, кроме них, не знал, что вопрос о войне решён, что то, что сейчас делают, – уже объявление войны в их сердцах. Сосредоточить армию подле Кишинёва, послать своего брата командовать ею – решиться на всё это государю было очень тяжело.

Вчера вечером у княжны Екатерины Михайловны Долгорукой в семейном кругу, за чайным столом княжна с обычной ей прямотой сказала государю:

– Ты думаешь – оценят?.. Твой благородный шаг оценят?.. В Морском клубе остряки пустили крылатое слово. Чеканить будут медали для Кишинёвской армии с надписью: «Туда и обратно». Вот тебе оценка этих людей движения твоего чистого и благородного сердца!

Государь это знал, Но он знал и то, что княжна не могла простить обществу отношения к ней и всегда старалась сказать что-нибудь дурное про петербургский свет. Знал государь и то, что многие недовольны его заступничеством за славян.

Он стоял теперь молча, как будто снова взвешивая то, что решился сделать.

– Ну кажется, – наконец сказал он, – всё тебе было сказано. Не мне тебя учить, как водить полки в бой… С Богом!

– Ваше величество, прошу сказать: какая цель поставляется вами вашей армии?..

Большие голубо-серые глаза государя прямо смотрели в глаза великого князя.

Громко и твёрдо сказал государь:

– К о н с т а н т и н о п о л ь!..

Великий князь низко поклонился государю и вышел из кабинета. Государь проводил его долгим взглядом, потом подошёл к окну.

Туман поднялся к небу. Сумрачен был Петербург. Чуть намечались по ту сторону Невы низкие, прямые постройки тёмных бастионов Петропавловской крепости. Нева текла, чёрная, густая, холодная, без волн…

Графиня Лиля с Верой подъехали к воротам Николаевского вокзала тогда, когда проезд частным экипажам был уже закрыт. Пришлось вылезать из лёгкого, нарядного купе и в сопровождении выездного, в серо-синей шинели с тремя алыми полосами по краю капюшона, пешком идти по двору.

Они подходили к императорским комнатам, когда с площади раздалось громовое ура, коляска, запряжённая парой серых рысаков, с кучером в синем армяке, с медалями на груди, спорою рысью въехала во двор. За нею, сдерживая разгорячённых лошадей, наполняя двор цоканием подков, достававших камень через неглубокий снег, кавалькадой влетели офицеры кавалергардского полка и конной гвардии, конвоировавшие великого князя. Золотые каски с белыми волосяными султанами, золотые и серебряные перевязи лядунок [142]наискось серых плащей, тяжёлые палаши, синие и алые вальтрапы [143], расшитые золотом и серебром, вороные и гнедые кони наполнили двор блистанием красок и шумом. Офицеры торопливо слезали с лошадей и звали вестовых.

– Габельченко!

– Я здесь, ваше сиятельство.

Звеня шпорами, громыхая палашами, тесной толпой устремились офицеры по лестнице за великим князем. Знакомый кавалергард провёл графиню Лилю и Веру с собою.

Вера видела, как плакала и крестила, крестила и плакала великая княгиня Александра Петровна своего сына, великого князя Николая Николаевича младшего, ехавшего в армию с отцом. Великий князь стоял перед матерью, высокий, стройный, с гладко причёсанными, вьющимися волосами и с юным, без бороды и усов, лицом.