Аркадий Савеличев - Последний гетман

«Рядная запись графини Варвары Петровны Разумовской, рожденной графини Шереметевой.

… Генерал-аншеф Ея Императорскаго Величества Обер-камергер и разных орденов кавалер граф Петр Борисов Сын Шереметев, зговорил я дочь свою девицу графиню Варвару в замужество Двора Ея Императорскаго Величества за камер-юнкера графа Алексея Кириллова сына Разумовскаго, в благословение за нею, дочерью моею, пишу Божия милосердия святыя образа: первой, Спаса Всемилостиваго на большой цке, обложен золоченым серебром; второй, Володимирская Пресвятыя Богородицы, в окладе чеканном золотом, с финивтью, украшенным алмазами, яхонтами и изумрудами-лалами, обнизан крупным и мелким жемчугом с подвесками крупнаго бурмицкаго жемчуга, в киоте серебряном; третей, Казанския Богородицы, поля, свет, ризы и венцы с сиянием золотые чеканные; четвертый, Тихвинской Богородицы, обложен золотом, украшен алмазами, яхонтами, крупным и мелким жемчугом…»

– Вина, вина мне, олухи! Не видите, сколь граф занят?!

«…пятый…

…шостый…

…седмой, Ангела хранителя и Преподобнаго Серия Радонежскаго, обложен золотом, украшен алмазами, яхонтами, изумрудами и жемчугом в киоте серебряном…….осмой…

…девятой…

… десятый, на большой цке Богородицы всех Скорбящих, обложен золоченым серебром…

… За нею ж дочерью моею приданаго даю состоящего в платье, кроватях, белье, серебре и протчем, а именно: робронт с юпкою сюрсака золотою выложено кружевом пон де аржантон 1440 рублев…»

– Да хоть две тыщи! Хоть десять! Вина!., «робронт с юпкою полосатой померанцевое с белым, штофной с разными цветами, на нем агреман, 212 рублев…»

– Вина под агреман! Почему так мало?!

«… И сервиз серебряной ценою тридцать три тысячи восем сот четыре рубли».

– Вот это куда ни шло! По-графски! Жмоты шереметевские! Вином сие залейте!…

«… Всего приданаго и денег на ето сорок одну тысячу двадцать рублев, дал и руку приложил со всеми свидетелями, как то:

… Волконский…

… Шаховской…

… Воронцов…

… Гагарин…

.. по сей сговорной вышеписаное Граф Алексей Разумовский получил все сполна…»

– Сполна? Вина! Вина мне, сынок!

Истинно был не в себе от веселости и раздражения.

Не успел разделаться с одной свадьбой, как другая набежала. Андрей был хоть и молодым, но уже известным дипломатом, служил послом при неаполитанском короле, а Италию, разорванную на куски, терзала Австрия, – стало быть, не давай слишком большой воли российской союзнице. Русский властолюбивый дипломат мотался между Неаполем и Веной… да подзастрял там. Молодо-зелено! Юная графиня Тун-Гогенштейн влюбилась в красивого русского дипломата – чего же лучше? Даже имя у нее было привычное – Елизавета. Но родные невесты с немецкой дотошностью требовали от жениха перемены веры, перехода в австрийское подданство, перевода части имений за границу, к себе поближе, наконец, «доказательства о древности дворянства». Их не смущало, что дяде жениха, Алексею Разумовскому, именно из Вены было пожаловано достоинство «Графа Римской Империи», ведущего свой род от великого литовского князя Гедимина и первого гетмана Богдана Рожинского». Нынешние казаки Разумовские без улыбки не воспринимали свою родословную – но как могут какие-то австрияки в том сомневаться?! Не подкоп ли под русского дипломата?..

Взыграло ретивое отца-казака! Хоть Батурин и не Вена, но честью не поступится. К сыну-дипломату в Неаполь полетело не слишком дипломатичное письмо:

«Сказав тебе о приступе к сему сватанию, скажу о персоне, яко главной причине нашея беседы. Может быть, она мила, прекрасна и так совершенна и наполнена добрыми качествами, как ты описываешь… но германский педантизм… Лучше с германцами не связываться и не срамиться напрасно, а обратить взоры на предмет в другую сторону, всего бы лучше Российскую…»

Вот так, сынок: русские бабы не хуже, хохлушки и того слаще!

Но Андрей, переняв отцовское упрямство, был все же по дипломатичнее отца: так сватовство провел, что ни пяди не уступил из своей чести. Не переменив ни веры, ни подданства.

Ворчливый гнев отца сменился на открытую похвалу:

– В мени вдався! Геть им, австриякам!

И королю Неаполитанскому, который, собственно, и свел русского дипломата с австрийской графиней, экс-гетман презентовал… отличную свору собак! Да еще и с двумя собственными егерями. Как их переправляли в Неаполь, знала доподлинно вся Европа; собак встречали на границах с не меньшим почетом, чем самих русских дипломатов. Как же, эхо уральских пушек на Дунае до сих пор в дрожь приводило не только турок, неаполитанских и прочих королей – чопорная Вена все чаще вспоминала, что стоит на том же Дунае, а венские графини, в перекор собственным родичам, спешили на поклон в Петровское.

Истинно так. Ворчливый экс-гетман, уладив свои малороссийские дела, запущенные за одиннадцать лет хозяйственного безвластия, тоже поспешил на встречу с графиней Тун.

Старый ловелас не хотел ударить лицом в грязь. Петровское, умевшее с должным почетом встречать Российскую Императрицу, сейчас встречало так и графиню австрийскую. Весь военный штат фельдмаршала стоял в строю, со вскинутыми шпагами, с громовым «ура!». Целая армия разодетых егерей, с ревущими от восторга сворами борзых и гончих. Лихие гусары несколько станций сопровождали кортеж молодоженов. Скороходы, бегущие обочь, обгоняли графский шестерик. На подходе к усадьбе – шеренги слуг, лакеев, по-праздничному наряженных крестьян, домочадцев во главе с хозяйкой Софьей Осиповной. Флаги российские, австрийские, неаполитанские. Приветственный залп измайловцев, при несмолкаемом «ура». И на ступенях дворца – сам фельдмаршал, при всех орденах и лентах. При личных красавцах-адъютантах. Вот австрийская графинюшка, знай наших!

Но после первых встреч и парадных обедов старый экс-гетман и не стареющий фельдмаршал истинно влюбился в невестку. Будто солнышко юное ворвалось в несколько угрюмые, вековые стены Петровского. Граф Кирила с удовольствием распивал привезенные ему в подарок италийские вина и вспоминал немецкий язык, на котором вступал в свою собственную юность. И уж чего не ожидал – графиня Тун нашла светлую дорожку к ворчливой душе Софьи Осиповны. Дочки не сыскали – не хотели искать, а она в обнимку ходила с хозяйкой, которая прямо-таки таяла под ее ручками. Нарышкинский подмосковный дворец начинал новую, молодую жизнь.

А жизнь вечных странников-дипломатов? Им надлежало колесить по Европе. Как ни хорош солнечный Неаполь, но это все-таки европейское захолустье, подвластное к тому же нахальным австриякам. Хлопоты отца увенчались успехом – столь блестящего диплома та переводят поближе к центру старушки-Европы: в Копенгаген. Молодые уезжают с твердым обещанием: почаще наезжать в Петровское.