Аркадий Савеличев - Последний гетман

Тот без обиды парировал:

– А ты, младшенький, уж точно сгодился бы ему в сержанты…

Вот такие фельдмаршалы были у Государыни Елизаветы Петровны во время этой смешной Семилетней войны. Ведь еще и генерал-аншеф Бутурлин в то же звание возведен. Государыня, кажется, всерьез решилась всех испытать на бездарность. Все обозы были забиты личными экипажами, телегами, фургонами, среди которых пушкам было и не развернуться. Апраксин продолжал обедать за столом у Императрицы и тут чувствовал себя как на командном пункте. С трудом удалось наконец выпроводить поближе к действующей армии, но сердобольная Государыня не оставила его своим вниманием; следом пустился паж, который от имени Императрицы вручил подбитый соболями и крытый богатой парчой дорожный плащ – все-таки уже октябрь месяц был, не простыл бы русский главнокомандующий. Это же не Фридрих, который в седле носится по всей Европе. Новоиспеченный фельдмаршал чайку попить горазд, а для сего «послан был к нему серебряный сервиз в 18 пудов весом».

Главнокомандующие менялись, победы в этой войне как-то сами собой давались, и Государыня могла даже посердиться – уже на другого предводителя войск, кстати, своего любовника незабвенной шестнадцатилетней молодости – Бутурлина:

«… Мы с крайним огорчением слышим, будто армейские обозы умножены невероятным числом лошадей. Лошади эти, правда, взяты в неприятельской земле; но кроме того, что у невинных жителей не следовало отнимать лошадей, лошади эти взяты не на армию, не для нашей службы, не для того, чтоб облегчить войско и возить за ним все нужное: они возят только вещи частных людей в тягость армии, к затруднению ее движений… Повелеваем сократить собственный ваш. обоз, сколько можно…»

А сколько – можно?!

Когда к главнокомандующему, возлежащему на пуховиках в карете, громадной как дом, прискакал генерал Румянцев, герой всех последних баталий, и попросил еще одну дивизию – только одну! – чтоб окончательно добить Фридриха и самого его взять в плен, – что он получил в ответ? «Генерал, у нас полно отличного вина, которое Фридрих отбил от Людовика, а мы отбили у Фридриха, – чего еще потребно? Полезайте ко мне в карету, да здесь и продолжим баталию».

А между тем падал один город за другим, падали самые неприступные крепости, и Фридрих метался по лесам, как загнанный заяц. В самом деле, зачем его добивать?

О, русское великодушие!…

…и русское разгильдяйство!

А малорусское?..

Полки, собиравшиеся в Малороссии, чтоб идти дальше на Запад, требовали не только овса и сена для лошадей, хлеба и сала для солдат, но и несметное число ведер «горячительного вина», сиречь горилки. Шинки росли как навозные кучи на месте лошадиных стоянок. А кто шинки те содержал? Немного было местных шинкарок, вроде Натальи Розумихи. Вместе с сербами война погнала в Приднепровье и других неприкаянных – евреев, которых иначе как жидами не звали. Вот они-то вдоль всех военных дорог и ставили свои шинки. А где шинки, там и винокурение. В связи с войной и проходом несметных войск приняло такие размеры, что трезвых в Малороссии уже и не оставалось. Один гетман разве?.. Хорошо опохмелившись, он засел за писание злосчастного универсала. Как ангел-хранитель для всех пьяниц. Под «горячительное» и универсал гетманский получился горячим:

«Малороссияне не только пренебрегают земледелием и скотоводством, от которого проистекает богатство народное, но еще, вдаваясь в непомерное винокурение, часто покупают хлеб по торгам, дорогою ценою не для приобретения каких-либо себе выгод, а для одного пьянства, истребляя лесные свои угодья и нуждаясь от того в дровах, необходимых к отапливанию их хибо избежание происшедших от того беспорядков определяем:

1) чтобы винокурением занимались одни только владельцы и казаки, имеющие грунты и лесные угодья, кроме духовенства, купечества, посполитого народа и нахлынувших с театра военных действий жидовинских шинкарей;

2) полковникам и сотникам, под опасением в противном случае лишения мест, надзирать за точным исполнением сего;

3) запрещается иметь в Малороссии винокурни и шинки великороссиянам, и вообще не тамошним владельцам, сербам, мадьярами жидам тож…»

На этом месте Универсала, который и самому-то жег душу, гетман вспомнил о несчастной Душице… что Саррой звали?.. Что же, топить в Днепре или Сейме, как ее родителей? Но выхода не оставалось. Так ли, иначе было при других гетманах, но его Малороссию захлестывало пьянство. Войной усугубленное. А конца войне не предвиделось. Ему – писать Универсалы, а Сенату – писать Указы о посылке все новых и новых казачьих смертников. Правда, подслащали маленько те Указы:

«… А казаки и служат для того, чтоб неприятеля беспрестанно тревожить, присматривать за ним и держать в страхе. Командующий генерал совсем о том не думает, много или мало их пойдет в поход и сколько возвернется. Поелику всегда ж убыль восполнят…»

Неподписанный еще Универсал валялся на столе, а гетман, вопреки своему же запрету, не венгерского, а горилки хватил и Сенату кулаком погрозил:

– У-у, окаянцы! Поелику восполнят!…

Не дочитал со злости, а там ведь маслица было подлито:

«Но там, где атаманы хороши, и казаков же берегут тож. У атамана Краснощекова напрасно со смертью не играют. Сказывают, он и сам копьем или стрелою попадает в цель на пушечный выстрел, а такоже сказывают, что ни от кого он пардона не принимает, казаков своих бережет. Известности его больше всего способствует свойство с Разумовским…»

Ах, Краснощек-атаман! Гетман спознал его еще при первом объезде своих владений, где-то уже за Полтавой, на границе с Донским казачеством. Никто ведь толком не знал границ между Малороссией, низовой Запорожской Сечью и казацким же Доном. Гуляли, где гулялось. Война стала сбивать в отряды, чем-то похожие на полки. А что это за полки, если одет кто во что горазд и при оружии, которое у неприятеля же в бою удалось перехватить? Задумал он ни больше ни меньше как приодеть казачков в одинаковые кафтаны и с разными, у разных полков, приметными шапками. Деньги? Да кто их когда давал, хотя и считались казаки реестровыми, то бишь на государевом содержании?

С началом же войны Сенат Указы слал:

«… Малороссийских Украинских гетманского уряду казаков с потребною старшиною таким образом нарядить, чтоб оные всяк каждый о дву-конь по первому указу в две или три недели собраться могли и по крайней мере на месяц провианта с собою имели, однако ж без обозу».

Читать такие указы – одно удовольствие: можно всласть поругаться. Будто здесь никто не знал, что такое «дву-конь!» Но между руганью гетман и свое разумение имел. Не дело это, чтоб казаки разношерстной толпой по Европам скакали. О форме казацкой он со старшиной давно рассуждение имел. Деньги! Но если поискать… да горилки пить поменьше… найти можно. В конце концов порешили: быть мундиру казацкому! Чтобы везде одного цвета и покроя…