Аркадий Савеличев - Последний гетман

Шестивесельный атаманский катер стоял наготове. Весла подняты вверх в знак приветствия. Но стоило ступить на кормовую палубу, как эти же вздыбленные весла в двенадцать рук ударили по тихой сегодня невской волне. Катер стрелой вылетел на стрежень.

– Вниз!

Катер был другой, гораздо лучше какой-то лодки, гребцы другие, а выплыли на ту же стрелку, к тому же плоскому столешнику-камню. Даже застеснялся Кирилл Григорьевич, будто нарочно устроил:

– Право, не думал…

– А если б и думали? – Екатерина Алексеевна выжидательно смотрела в его глаза, чуть припухлые от полноты лица.

– Подумав, не решился бы… – нашелся он. – Кажется, знаю вас – а ведь совершенно не знаю…

– Не знаю и я вас, гетман… но совершенно доверяюсь… Больше, чем самой себе.

– Возможно ли такое, Екатерина Алексеевна?

– Возможно, Кирилл Григорьевич. Когда меня повезут в монастырь, отобьете по дороге, как сейчас – от Вильямса?

– : Отобью еще раньше. Монастыря не будет!

– Да, не слишком ли мы заговорились?..

Она имела в виду расторопность матросов. Атаманский катер имел кормовую каюту, а там было все заранее припасено – камердинер изнутри подавал на руки матросам. Он же и пригласил привычным поклоном:

– Кушать подано… ваше высочество, ваше сиятельство!

Высочество подшучивало, сидя на поданном стуле, а сиятельство не слишком-то «сияло» разговором. Екатерина Алексеевна, конечно, знала причину его напряженного молчания. Кто их тут слушает? Матросы, получив гетманское разрешение, пошли бродить по берегу, камердинер в каюту убрался. Она сама навела на разговор:

– Помните то лето в Раево?.. – Он кивнул. – Что заставляло вас, Кирилл Григорьевич, делать ежедневно шестьдесят верст? Уму непостижимо! И что я от вас слышала? Вздохи да взгляды раненого оленя. Кто вас поранил?

Он вдруг широко, широким же лицом, улыбнулся:

– Будто не знаете, Екатерина Алексеевна!

– Не знаю, Кирилл Григорьевич…

Она все-таки слишком испытывала его терпение. Он припал к рукам, берущим с подноса кусок сладкого пирога; нос пропахал борозду и окрасился желтым кремом.

– Хоть облизывай вас, Кирилл Григорьевич!

– Извольте…

Она выставила было язычок, в самом деле намереваясь что-то такое сотворить, но безмерная покорность остановила – лишь пальчиком провела да свой же пальчик и полизала. Обоим стало неловко. Он утерся платком, она невпопад вспомнила:

– Я спросила сегодня профессора Ломоносова – кому он посвящает столь любезные вирши. Смутился… Не забыли?

– Да, старый ловелас!

О чужих делах ему было легче говорить. В стихах он не очень-то разбирался, чужими словами было проще риторить.

Екатерина Алексеевна перчаткой зажала ему рот:

– Молчите! Зачем же менять?..

Может, он и ответил бы что-нибудь, да цокот копыт помешал. Ага, сокроешься тут от глаз гвардейских!…

Спрыгнувший на землю камер-юнкер Дараган лихо отрапортовал:

– Министр двора приказал найти вас и…

– …арестовать, что ли? – грустно посмеялась Екатерина Алексеевна.

– …и быть при вас неотлучно!

Гетману оставалось похвалить бойкого родича:

– Молодец, камер-юнкер. Неотлучным и будь. Но как же с лошадьми по воде?..

За Дараганом еще пятеро в седлах. При дворе Великую Княгиню не жалуют, а потерять боятся.

– Трудно быть Великой Княгиней, – подавая ей руку, чтоб взойти на катер, вздохнул он.

– Трудно быть и гетманом?.. – Она глянула внимательно.

Катер весельными крылами взлетел на невскую невысокую волну. Распашные весла в сильных руках шумно бороздили воду. За кормой реет гетманский белый штандарт; скрещенные сабли на нем, кажется, позванивают в такт весел. А все ж грустно, печально даже…

Чего не хватает?!

Гуслей!

Слуга трех господ? Да нет, первым господином, а точнее госпожой, была все та же Украина. Стоило ему отлучиться в Москву иль Петербург, как там начинались непонятные кляузы. Подвохи. Подкопы. Вот велено было от Сената – само собой, и с благословения Государыни, – отправить две тысячи казаков для построения крепости Святой Елизаветы. А какие из казаков строители? Ихнее дело саблями Махать – не лопатами же. Схитрил маленько гетман, дал спуску своим старшинам: ладно уж, отправляйте самых ледащих, которые ни к чему другому не пригодны. Отправили, в степь голую, под бок татарской орде. Дальше?.. Два года не могут выбрать место, где строить крепость; полковник Хорват, бросив своих сербов, где-то в Петербурге околачивается. А хоть и казаков, хоть и тех же сербов – кормить-то надо? Вот тебе и индуктный сбор, который у гетмана чуть не отхапали! Благо, что с помощью старшего брата устоял. Зиму продержались, лето на траве зеленой, а как в следующую зиму идти? Новых налогов неоткуда было взять. Бедного хохла щипал всяк кому не лень. Опять помчал взмыленных коней к ногам Елизаветы Петровны. Припал со всей прилежностью. Почти что по-сыновьи:

– Матушка Государыня! Мои хохлы – твои ли детки?

За кофеем дело было, удивилась напасти:

– Что с тобой, граф Кирила?

– Не со мной. Государыня, с твоими детками, которые шлют свои просьбы со слезьми напополам. Известно ли вашему величеству, сколько налогов одновременно сваливается на каждую душу?

– Да откуда мне знать, граф Кирила? Мое ли то дело?

– Дело мое, ваше величество, но для вящей пользы я напомню все-таки. Великороссы освобождены от внутренних пошлин, а у нас с каждого чиха… пардон, пардон… деньгу дерут. Еще со времен гетмана Самойловича, под видом войсковых надобностей, завели разные сборы-поборы. Не поверите, моя Государыня, есть покухонный сбор, с каждой кухни то есть. Вдобавок «схатный сбор», с каждой хаты опять же – будто кухня может быть без хаты, а хата без кухни! «Поковшовый», Государыня! Неважно, горилки или там квасу вы выпили. «Попчелиный», будто кто считал тех пчел! «Бахчовый», с арбузика каждого. «Огуречный». «По-рыбный…», если даже ты в степи лягушку поймал… «Потельный», с теленочка, еще не родившегося, ибо если не заплатишь, так теленочку и родиться будет нельзя…

Елизавета Петровна, мало что в этом понимая, жалостливо вздохнула:

– Ну, граф Кирила, совсем ты меня расстроил… Уж и кофе в горло не идет. Может, и «покофейный сбор» у вас есть?

– Есть, Государыня! – видя, что дело складывается, уже веселее вскочил малороссийский ходатай. – Но когда вы в другой раз изволите осчастливить малороссийский народ своим посещением, мы угостим вас прекраснейшим кофе… беспошлинно и невозбранно!