Аркадий Савеличев - Последний гетман

А и всего-то сути после этих титлов, если по понятиям статс-дамы Натальи Демьяновны, – родственника Семена Васильевича Кочубея определить обозным Генеральным. Это министр над всем казацким имуществом. Но со времен гетмана Богдана Рожинского и по сю пору министров в казацком обиходе не было – слово

Генеральный все заменяло. Генерал то бишь. Главноначальствующий.

Гетман? Он волен казнить и миловать. В отличие от Государыни Елизаветы Петровны, здесь казни никто не отменял. Хотя миловать приятнее. А по сему:

«Объявляем сим нашим универсалом… респект к сестре нашей Вере Григорьевне и мужу ея бунчуковому товарищу Евфиму Дарагану… для лучшего им содержания дому своему и исправления себя… Местечко Борис-поль, со всеми в том местечке жительствующими свободными посполитыми людьми и с принадлежащими к нему грунтами, плецами посполитскими и угодьями и всеми принадлежностями в вечное им и наследникам их владение…»

Кто оспорит гетманский универсал? Может – только один человек, Самодержица Елизавета Петровна. Старший брат – и тот не властен, хотя в письме побубнил:

«Ты там, братец, поосторожнее. Твои универсалы кто-то в копиях Государыне пересылает. Не крутенько ли берешь…»

Брат – он на то и старший, чтоб иногда пожурить. Другим-то чего мешаться?

Так нет же, бориспольцы затеяли тяжбу. Местечко Борисполь, почитай, в пригородах Киева, там горлопаны известные. Да и поляками-иезуитами нашпандоренные. Как, свободных посполитых хотят закабалить?! Само собой, не с гетманом же судиться стали – с Верой, ее мужем Драгой, для благозвучия названного Дараганом. Нашла коса на казацкий камень! Жители-то к тому ж городовые – не сельские, чтоб их в холопов обращать? Суд! Но Евфим Дараган знал, кого управляющим ставить. В день ли пьяный, в ночь ли темную – людишки незнаемые, при оружии, в Борисполь нагрянули, все документы и другие городские знаки похитили – судитесь, голодранцы! Евфим Дараган при гетманском бунчуке состоит, смекаете?!

Бориспольцы дело проиграли, но слух дошел до Петербурга. Елизавета была в гневе. Канцлер Бестужев ей вторил – со смертью сына родство с племянницей Авдотьей прерывалось. Алексей-то ведь благость Елизаветы теперь на пару с Иваном Шуваловым делил, Бестужев мог перед ним и не заискивать. Старший брат, пужливостьго не отмеченный, все ж с тревогой отписывал:

«… Да, а Елизаветушка бумагу, списанную с твоего универсала, разорвала и в гневе бросила в каминец. Со словами гневливыми: «Маентки раздает! Сестриц ублажает! Слыхано ль дело? Он что, мое право дарить да миловать узурпировал?..»

Под нехорошее настроение решил гетман прокатиться до Борисполя. Версты, понатыканные еще во время елизаветинского вояжа, мелькали, как стоящие в карауле измайловцы. В белых киверах и в белых же повязках по зеленым мундирам. Пораненные, что ли? Но кони быстро несли, все в единый строй сливалось. Несколько десятков верст по Киевскому шляху.

Сам он тоже был в измайловском мундире – незадолго перед тем смотрел свою привезенную из Петербурга гвардию, не хотелось переодеваться. К слову, и ехать-то – зачем?

Да вот так, приехалось. Даже не предупредил вестовым. Дараганы были дома. Родственник, родственник, а для бунчукового товарища – грозный начальник.

– Бунчук не пропили еще? – не слишком ласково ответил на приветствие.

– Как можно, наш ясновельможный?.. – в некотором страхе попятился Дараган, подзабывший свою родовую фамилию – Драга; страх разве что напомнил.

– Как доехали, братка ридный? – с почтением, но без всякого страха самолично приняла с его плеч подбитую соболями зимнюю епанчу10 сестрица. – Не ждали, не гадали! Душица!… – крикнула в глубь комнат. – Щетки давай!…

Душица как дожидалась – ринулась в прихожую с двумя щетками – большой и малой. И на епанче, и на мундире, и на меховом кивере – пыль со снегом пополам. Не хотелось ему в закрытом возке тащиться, в легких санках прискакал. Снегу было мало, кой-где санки и по песку скребли. Работы для служанки хватало, но все ж она своей дотошной медлительностью вроде как выжидала, когда отойдут родичи. Верно, хозяйка распоряжаться убежала, хозяин слуг в погреба погнал.

– Я теперь знаю, кто вы, пан ясновельможный!…

– Вот и хорошо, – оборачиваясь к ней другим боком, приобнял даже немного.

Вернувшийся из погребов Евфим по-мужски похвалил:

– Так, так, наш ясновельможный! Вера Григорьевна меня и то ревнует. Добра душа-Душица!

– Чего?.. – сестра появилась.

– Епанча [10] Епанча – старинная русская одежда: длинный широкий парадный или дорожный плащ. , говорю, добрая, – бровью не дрогнул муженек.

– А-а… – Сбитая с толку, помяла сестра в руках французское сукно, под которым теплым пологом полыхали соболя. – Да хватит драть-то! – на служанку прикрикнула. – Иди по столу помогай.

Сестра была всего на год моложе старшего брата, так что дело уже к внукам шло – две племянницы, жеманно приседая, из дальних покоев к дядюшке выходили. Он расцеловал их и в обнимку увел в зал. Был у них в гостях впервые, осматривался. Что ни говори, умела сестрица устраиваться! Дом принадлежал когда-то сбежавшему польскому шляхтичу, располагался по-пански. Не как в казацких, даже богатых, домах, где хозяева и служки вперемешку жили. Здесь панская половина глухо отделялась от служб; всякие чоботы, кожухи, плахты выселены на задворки; сообщение с дворней лишь через прихожую. Кухня, и та со столовой сообщалась дальней дверью. И где она, сестрица Вера, всему этому научилась? Кирилл, носивший то же отчество, и не подозревал, что Вера Григорьевна тот же вопрос могла бы задать и ему самому; в «люди» она вышла допреж его, при посещении Государыней Малороссии в царской свите прокатилась аж до Петербурга и там несколько месяцев пожила. Во фрейлины, как племянница Авдотья, не вышла. Стара, поди. Что Бога гневить: зато при дворе гетмана. Бунчуковый товарищ, ее Драга-Дараган, из первой десятки гетманской свиты. Нет, судьбой была довольна. Старшенький сынок руками братцев в Петербурге в конногвардейцы записан. Дочки, как подрастут, пущай с гувернантками по Европам прокатятся. Авось!…

Она не знала, как услужить брату-гетману. Приказав в соседнем зальце накрыть стол для своей охранной «гетманской корогвы», он и мундир скинул по примеру Евфима, да разве угонишься за бунчуком – так звала муженька. Когда ясновельможный братец тоже стал плечом заваливаться на стол, кликнула:

– Душица!

Служанка от гвардейцев, которых обслуживала, прибежала как встрепанная.

– Я туда других пошлю. Ты доведи ясновельможного братца до спаленки да хорошенько взбей постель. Хороше-енечко! Поняла ли, душа моя?

– Поняла, моя пани, – с видом покорной служанки потупилась Душица.