Аркадий Савеличев - Последний гетман

– юриспруденцию;

– древности;

– историю литеральную и политическую;

– генеалогию и геральдику;

– физику теоретическую и экспериментальную;

– математику;

– анатомию;

– химию;

– ботанику и натуральную историю.

Наряду с ректором за гетманом учреждалось пожизненное звание «протектора Батуринского университета».

Казалось, все уже было сделано. Помещения в новом дворце подготовлены, преподаватели адъюнкты сосватаны, смета – 20 000 рублей годовых – за чаями у Государыни обговорена, помощь на первых порах Ивана Ивановича Шувалова, молодого фаворита стареющей Государыни, к тому ж первого помощника Ломоносова в организации Московского университета, благосклонно получена, но… Подкосились ноги у дочери Петра Великого. Петру III, голыптинскому «чертушке», до университетов не было дела. У Екатерины, взошедшей на трон, в предвкушении коронования кружилась голова – еле улучил Кирилл Григорьевич момент поговорить, да и то впустую. Новая Государыня любила отделываться русскими приел овиями, чтобы скрыть свое немецкое происхождение; под шутку и ответила: «Поживем – увидим».

Нечего было и заикаться о двадцати тысячах годовых, когда новые фавориты казну по карманам тащили. Теперь «протектор» сидел со своим молодым секретарем и размышлял:

– Двадцать тысяч – сумма изрядная. Гетманская казна сего не потянет. Значит?..

– Как хотите, Кирилл Григорьевич, а придется вводить дополнительные налоги.

Аристофан Меркурьевич входил во вкус денег. Никем еще не утвержденный «протектор» сумрачно покачал головой. Но что делать?

– Налоги так налоги. Мельницы?.. – первое пришло на ум.

Мельницы – это старинное «кормление» полковников, старшин и прочей казацкой верхушки. По две-три мельницы полагалось, вдобавок к государеву жалованью. На каждой несколько «поставов», то есть жерновов. Ведь мельница мельнице рознь. Одна с чужих кулей и для себя немало мучки намелет, другая и с собственных ларей мучную пыль обметет.

– Мельницы… – продолжал размышлять. – Добро. Только брать-то следует не с самой мельницы, а с жернова. Стало быть, пиши: «обложить податью каждый вертящийся жернов». Опять же по справедливости: речка может обмелеть, постав может сломаться, нельзя разорять мельника, будь он хоть купчина, хоть полковник киевский.

Гетман предвидел, что мельничья подать восторга не вызовет. Какое дело казаку до какого-то университета? Но опять же – что делать?

Дальше – больше…

– Таможенные деньги? Ну хоть часть?..

– Да, хоть часть, – повторил Аристофан, мало что смысля в таможенных делах.

А они были выклянчены у царских ножек Елизаветы Петровны. Своим благим указом Государыня… царство ей небесное!., уравняла малороссийскую пошлину с российской. А вино, так любимое старшим братцем, венгерское, – оно ж через Малороссию идет. Да и многое другое. В войну, когда прибалтийские границы в огне, «французская вода» и румяна для модниц, лучшие шелка и сукна попадают в Москву и Петербург с этой же стороны. Эва, хоть сам зажигай войну!

– Пиши, Аристофан Меркурьевич: «Поелику возможно, со сборов пошлинных малую толику полагаем отчислять на университет…»

Истинно, с миру по нитке!

– Дальше… налог на косы, а? Им несть числа. В саму Малороссию – сколько везут? А через Малороссию – в Россию?

Аристофан мотал кудлатой головой и писал, потуже завязывая университетский денежный мешок. Чувствовалось, что бывший студиоз насиделся на пустых щах.

– Еще что?..

У гетмана иссякал алчный огонь. И тут Аристофан вдруг шмякнул перо с жирнющей кляксой:

– А, все равно перебеливать надо! Кирилл Григорьевич, мыслитэ пришло: налог на цыган! Сколько их прет через наши земли? От мадьяр, молдаван, валашцев, австрияков, со всего Балканья, того гляди! Чего им зря топтать наши дороги да сенокосы? Как хотите, Кирилл Григорьевич, ненатужно будет каждый табор маленько пощипать. А коль заупрямятся – казачков на-сустрачь им пустить. За милую душу отстегнут из своих кошелей на университет.

Кирилл Григорьевич уже хохотал, как всегда при хорошем настроении:

– Нет, Аристофан Меркурьевич, под цыган-то обязательно следует выпить!

Конечно, маленько пропускали они и под жернова, и под косы, так как не уважить цыган? Песни «спивают» не хуже малороссов. Воруют, правда, много, но что с них возьмешь, разве что денежку на университет…

Так вот и сидели допоздна, исчисляя всякие мыслимые и немыслимые налоги. Срамота? Обдираловка? Но обдирали-то они не худородных казачков, а всякое приблудное-пришлое. Топча малороссийскую землю, пущай Малороссии и послужат.

Под конец, уже изрядно пошатываясь, гетман изобрел и зело веселый налог:

– Знаешь что, молодой мой секретарь? Налог на баб чижолых! Сейчас война затихла, казаки какие воз-вернулись, какие подрастать будут – как не чижелеть казачкам? Непременно так и будет. Пиши: «Налог на каждое грузенько-пузенько, на каждую шмякоть-мякоть сладостную!…»

Хохотал гетман, секретарь ему вторил. Весело завершались университетские дела.

Когда гетман собирал в Петербурге с миру по нитке – по голове то есть – италийскую труппу, то мало думал о грядущих последствиях. Театральная зала была приготовлена на втором этаже, со сценой, креслами и всем таким прочим – трудитесь, господа италийцы, на благо малороссийской культуры. Так он думал, рассаживая два десятка бездельников по каретам. Не сам, конечно, но с некоторым пиитетом являясь на проводы лично. Обозы за их медленностью отправлялись вперед, как и всегда делалось. Обоз гетманский, обоз графинюшки да этот, театральный. На всякий случай к ним Измайловского сержанта приставил, чтоб не разбежались по дороге. Они и не разбегались, только вываливались из карет часто, поскольку были слабы на петровскую водочку. Так что в Батурине двоих все-таки не досчитались. Ну, Бог с ними. Кастраты-то уцелели. Мода на кастратов пошла, как' без них. Так вот и пошатывались на гетманском подворье две винных бочки, время от времени издавая пронзительный вопль. Слыхали, как орет мужчина, которому в дверях прищемили слишком отвисшую мотню. Вот так и они орали, оглашая берег Сейма своими взвизгами. А поскольку зимние холода наступили, кастраты даже больше других требовали петровской водочки. Было ведь родственное италийцам – венгерское, так нет: во-тька, во-тька! Ни бельмеса по-русски, а это уразумели. Пятый, кажись, месяц шел, зима кончалась – у них все тоже: во-тька! Только сейчас уразумел гетман, что легче управиться с татарской ордой, нежели с этой ордешкой. Иван Иванович Шувалов, когда помогал с университетскими делами, сбагрил заодно и две италийских винных бочки. То-то сейчас посмеивается, лиходей!