Александр Марков - Гроза над Цхинвалом

– А сам тем временем идет в сторону России… – усмехнулся Босс. – Местность эту он знает?

– Нет, – с сожалением покачал головой Ворон. – Используем другие его достоинства. Парень жилистый, пускай рюкзак прет, а то у меня уже плечи отваливаются.

– Ну что ж, – рассмеялся американец, – найти в этих горах вьючную лошадь, это тоже неплохо!

Пленник, видимо не понимавший ни слова из разговора, проходившего на английском, исподлобья смотрел на веселящихся спецназовцев.

– Ладно, грузи своего мула, – распорядился Босс. – Не будем терять времени.

И снова качалась перед глазами Арчила земля. Голову он уже давно не поднимал, тупо переставлял ноги, думая об одном: как бы не упасть. Надежда на то, что отдохнувший Ворон хоть на какое-то время избавит его от опостылевшего груза, быстро истаяла. Тот не обращал на измученного Гегечкори ни малейшего внимания.

«Помру, и не заметит, – с горечью думал Арчил. – Сколько он со мной за эти дни общался? Честно говоря, ни разу. „Вставай, иди, неси“, – вот и весь разговор… Не хнычь, – одернул себя Гегечкори. – Только и забот у них с Боссом, чтобы со мной нянчиться. Вперед, вперед! Осталось немного. Нет, вру. Много еще, конечно, но гораздо меньше, чем уже прошли…»

– Тебя как зовут-то? – услышал он голос Ворона.

– Васо, – помолчав, отозвался уголовник.

Арчилу показалось, что он назвал первое пришедшее на ум имя – только чтобы от него отвязались.

– Зря, Васо, обижаешься, – миролюбиво произнес Ворон. – Может, потом еще радоваться будешь, благодарить Бога за то, что нас свел.

Васо хмыкнул, но ничего не сказал.

– Мы ведь, как ты уже наверняка понял, не развлекаемся, – продолжал спецназовец. – Сделаем дело, потом домой вернемся, расскажем, о том, как ты нам помог. Родина верных ей людей не забывает.

На сей раз звук, изданный завьюченным уголовником, больше напоминал хрюканье.

– Зря сомневаешься, – настаивал Ворон. – Заметь, я не спрашиваю, за что ты сидел, как сюда попал. Не интересует меня это, я не прокурор. Одно могу сказать твердо: поможешь нам, и все твои грехи будут списаны. Еще и деньги получишь. Хорошие деньги.

– Врешь… – хрипло заявил Васо.

– Зачем? – удивился спецназовец. – Пойми, чудак, я могу тебя заставить сделать все, что мне нужно. Куда ты денешься? Но не лучше ли по-человечески? Ты поможешь нам, мы поможем тебе. Все грузины братья.

– Подумаю… – пробурчал уголовник.

– Во-во! – повеселел Ворон. – Подумай. А мое слово твердое.

«Непонятно все, – размышлял Арчил. – Как можно так, не разузнав, что за человек перед тобой, обещать ему прощение всех грехов? А если он грабитель или убийца? Какой смысл говорить с этим типом о Родине? Бежал-то он в Россию, да и то, наверное, потому, что ему там воровать проще. Я бы понял, если б этот Васо добровольно пришел в военкомат, сказал, что хочет бороться с сепаратистами… Как же! Не поймай его Ворон, он бы уже черт те где был. Заставить его делать то, что требуется, и дело с концом. Он один и безоружен, а у нас три автомата. Нет же, уговаривают этого мерзавца, еще и деньги ему сулят. За что деньги? За то, что он Родину защищать будет? Не понимаю…»

Мысли путались.

Арчил с трудом поднял голову и посмотрел на Солнце. Оно все еще стояло высоко. Нужно идти, нужно идти, нужно идти…

– Ох… – наконец Комов отбросил одеяло, дышать под ним было трудно – и воздух плохо проходил, и все оно пропиталось пылью.

Сергей сделал несколько глубоких вздохов, как будто только что вынырнул из воды, где ему пришлось задерживать дыхание. Воздух в подвале был тоже не очень свежим, таким особо не надышишься.

– Ты конечно мастер литературного слова, – начал Женька, подходя к Сергею и усаживаясь рядышком. – Но абсолютно не думаешь о ближних своих.

– Прости, больше не буду, – сказал Комов и нажал на клавишу, выключавшую телефон. – Понимаю, конечно, что рисковал, и всех мог подставить…

– Да я не о том, – перебил его оператор. – Вот я своей супруге, что сбросил СМСкой? Что мы тут с тобой пьем вино, едим хачапури с сыром, загораем. В общем, отдых в дополнение к отпуску, оплаченный к тому же конторой. И что мне ей говорить, если она твой сюжет посмотрит? Она ж теперь ни одному моему слову верить не будет.

– Тяжелый случай, – признал Сергей. – Надейся, что она этот сюжет не услышит. Честно говоря, буду очень рад, если и Татьяна его пропустит.

– Вероятность близка к нулю. Наверняка от телевизора не отходят… Ты что просил жене передать? Что уже уехал из Цхинвала. Вернешься, она тебя на порог не пустит. За систематическое вранье.

– Пустит. Главное – вернуться. Больше, конечно, верить не будет. Поеду в какие-нибудь забытые федеральным бюджетом места, улягусь в номере книжку почитать – тоже не поверит.

– Да ладно! – махнул рукой Беляш. – Не в первый раз… А что ты для конторы наговорил? Может, решил «ТЭФИ» получить?

– «ТЭФИ» за этот репортаж не дадут.

– Верно, ты же всего-навсего по телефону что-то пробубнил… Картинку чужую положат. Какой это репортаж?

– Не из-за этого не дадут, а потому, что все премии давно превратились в междусобойчик. А нам с тобой тусоваться некогда. В Москве бываем не так уж часто, а сюда члены жюри не приедут. Пока все не закончится, во всяком случае.

– И… – Женька покосился на стариков и закончил: – Фиг с ними!

– Согласен. Зато могу сообщить радостную новость. Когда наши освободят город, выкапывать нас будут вне очереди. Надо будет звякнуть, сообщить улицу и номер дома и сюда сразу же приедут.

– Прямо ВИП условия какие-то…

– Ага. Ты что делать намерен?

– Спать завалюсь. Перекушу чуток и завалюсь, – решительно объявил Беляш.

Вскоре оператор начал что-то старательно пережевывать. Старики спали. Сергей нашел пластиковый чемоданчик, взял кружку с водой. Конечно, хотелось чего-нибудь горяченького – чая душистого, пусть даже пустого кипятка, который, судя по фильмам, так любили революционеры, собиравшиеся на совещания на нелегальных явках. Интересно, в Швейцарии и прочих курортных местах они, по старой привычке, тоже кипятком бодрость духа и мысли поддерживали?

Если уж не пострадала видеокамера, то керосинка точно осталась исправна, но обращаться с ней Сергей не умел. Она ведь, хоть и из чугуна, была механизмом капризным. Надо знать, насколько рычажки подкручивать, чтобы пламя грело, а не полыхнуло, опаляя брови, волосы и кожу лица.

Комов вздохнул, поковырялся в пайке, сооружая бутерброд из наличествующих продуктов, и тут его рука наткнулась на маленькую спиртовку.

И как он мог о ней забыть? Это ведь не что-то сверхординарное, как коробка из рассказа Стивена Кинга! Там лишь в одну на миллион коробок клали портативную термоядерную бомбу. А эти маленькие спиртовки были в каждой упаковке. У Комова с Женькой их было аж… Он стал вспоминать, сколько им дали наборов. Кажется, девять. Значит, этих спиртовок у них девять штук.