Георгий Гулиа - Викинг

– Мы постоим за себя. Сигфус останется здесь, он будет рядом. Будет кому отомстить за нас в случае чего…

– Никто не знает, останется ли Кари в живых… – Скальд хотел сказать, что не очень верит в Кари-бойца, и тем хотел подготовить Гуннара к худшему…

– Жаль, что он раньше не уплыл. Надо было послушаться тебя.

Он добавил, что если бы Кари и проглотил невыносимую обиду – все равно это не было бы жизнью, это было бы существованием, подобным тому, на какое обречены бараны.

Тейт согласился с ним. Он уразумел, что в доме Гуннара все решено, все взвешено и здесь готовы ко всему. Ибо то, что совершил Фроди со своими головорезами, редко случалось на этой земле.

– Теперь Кари нет иного пути, – заключил Гуннар.

Тейт в двух словах рассказал об Эваре и опасном путешествии, которое предстоит его кораблю.

– Возможно, прощание будет подобием похорон…

– У всех у нас вместо сердца – один пепел, – сказал Гуннар.

Скальд Тейт переплыл фиорд и посетил дом Скегги. Гудрид он не видел. С того черного дня она сидела в своей горнице и не показывалась на глаза посторонним. Скегги обо всем был осведомлен. Он тоже, как и Гуннар, полагал, что Кари поступает правильно: если он сумеет сохранить свою душу и отомстить Фроди, то лучшее – бежать отсюда, бежать без оглядки.

– А Гудрид? – спросил осторожно Тейт. – Что думает она?

– Ей нечего думать после того, что произошло. Она заодно с Кари. У нее две дороги: одна в глубокое место фиорда с камнем на шее, другая – за море. Возможно, и за морем ждет ее гибель, но зато гибель без позора. Она только ждет условленного знака.

Поздно вечером, сидя возле очага в полном одиночестве, скальд говорил себе:

«Пусть скудна наша земля, пусть мрачны скалы и пусть холод сковывает зимою, точнее – большую часть года, все живое… Можно счастливо жить и на такой земле. Но вот молодой Кари… Доживет ли он до утра? Где он сейчас? И что будет с ним днем, если доживет до этого дня?.. А дальше? Есть только одна возможность. Одна-единственная и – никакая другая! Совет ему дан верный, решение принято правильное… Теперь все зависит от судьбы…»

И скальд сложил песню про несчастливую землю и сына ее, который вынужден бежать, бежать куда-нибудь подальше… Грустная была песня. Хотя память скальда хранила множество грустных песен, эта была – особенная, душераздирающая.

Кари и Сигфус стали как волки: все рыскали по лесным тропам – и проторенным и малохоженым. Прислушивались к каждому шороху. А конский топот настораживал их до крайней степени – они тут же обнажали мечи. Но тщетно! Фроди, может быть, отсиживается дома, догадывается, что за ним охотится Кари, и тщательно хоронится? Это предположение казалось маловероятным: Фроди был не робкого десятка, шел обычно напролом.

Кари и Сигфус скрытно подступали к родникам в надежде застать у воды Фроди или Эгиля или еще кого-нибудь из их преступной компании.

Не раз переходили Кари и Сигфус через Форелевый ручей и подступали к самому частоколу, за которым жил Фроди. Частокол был высокий и прочный, и следов Фроди не замечалось.

Что делать? Сколько можно бродить без толку?

– Сигфус, – сказал Кари, – я знаю, почему выпали на меня все эти мучения, но ты ни при чем. Ступай себе домой.

На что Сигфус ответствовал:

– Брат мой, я не из тех, кто теплую постель предпочитает тяжелым испытаниям. Прошу тебя, не будем больше говорить об этом.

И они шли дальше – шли влево или вправо, шли в глубину чащи или на опушку. Подолгу просиживали у брода на Форелевом ручье. Они питались лесными плодами и ягодами. Не желая подвергать опасности скальда, они избегали его хижины. А он удивлялся тому, что Кари и Сигфус больше не навещают его.

Гуннар сказал своей хозяйке:

– Я нынче видел сон: на дороге попался мне волк. Он оскалил пасть, и я сказал себе: «Вот самое время всадить ему в глотку дубовую рогатину». Потом я спросил себя, тоже во сне: «А как же это сделать? Где же моя рогатина?» Я колебался. Я многократно задавал себе один и тот же вопрос, но не находил ответа.

Жена сказала ему:

– Сон – вещий. Волк скалит зубы, волк грозится нашему сыну. Но кажется, все обойдется. Я хочу сказать: Кари останется невредимым.

Возможно, такое толкование сна устроило бы кого-нибудь, но не Гуннара. Он желал сыну полной победы над негодяями, а не благополучного для его здоровья исхода. Ведь можно бродить и полгода и год, в то время как Фроди наслаждается жизнью. Гуннара устраивало только одно: справедливое возмездие!

Гуннар теперь больше молчал. Ложась спать, он клал себе под подушку меч, секиру держал под лежанкой, а копье ставил в угол так, чтобы можно было достать до него рукой…

Эвар в Заливчике Трех Холмов готовил свой корабль к длительному плаванию. Корабль этот, собственно, принадлежал не только ему одному. Совладельцами были некий Мёрд, сын Стейнара, и некий Олав, сын Лодина и Астрид. Они были искателями приключений, охочими до наживы. Возраст каждого не превышал сорока зим. У Эвара были свои соображения относительно будущего плавания. Ему давно не терпелось проверить рассказы о той земле, которая за морем.

Что же до Мёрда и Олава – они верили во всемогущество Одина, который непременно дарует им добычу на неведомой земле. Мёрд был мастак по части кораблевождения, знаток звездного неба. У рулевого весла он не нуждался ни в чьих советах. Мог провести корабль меж двух близкостоящих скал или в узком проливе в самую темную ночь – достаточно было света нескольких звезд на небе (а днем, считал он, всякий может водить корабли даже в незнакомых шхерах).

Среди отплывающих был и десяток парней, которым, подобно Эвару, тоже не терпелось повидать новые земли. Некоторые бежали за море из страха перед местью врагов, которых и в глаза не видывали: ведь мог отомстить чей-нибудь родич за убийство, совершенное кем-то из их родичей…

Словом, Эвар собрал под парус корабля людей разной судьбы и разного взгляда на жизнь. Но удивительными были решимость и нетерпение, с которыми люди ждали часа, когда разрубят швартовые канаты. А покуда этого не случилось, корабль стоял на берегу, и его старательно конопатили.

Эвар как истый и рачительный моряк считал и пересчитывал каждую бочку с солониной, каждую бочку пива, которые надлежало погрузить на корабль. Его спрашивали – не без иронии:

– На сколько лет запасаешь, Эвар?

– На всю жизнь, – отвечал он.

– Разве она так длинна?

– Сколько бы она ни продлилась…

– И вы съедите все это?

– Мы в плавании будем есть еще и свежую рыбу.

– Ну, значит, собрался ты на самый край света!

– Только туда!

Эвар вроде бы пошучивал, но за шуткой чувствовались грусть и горечь. Люди, которые посмышленее, качали головами и говорили про себя: «Прощай, родная земля, прощайте, матери и отцы, братья и сестры… Что же в этом веселого?»