Софья Могилевская - Крепостные королевны

Вдруг Дуня сообразила, что барин этот и есть сам граф — Николай Петрович Шереметев. Его она видела в карете, про него тогда спросила у Василия: не царевич ли?

Григорий Потапович, возле которого сейчас стояла Дуня, строго сказал:

— Не больно верти головой. И глазами во все стороны не зыркай! Перезабудешь все антраша… А будешь гирляндой махать, не растягивай. Разорваться может гирлянда-то…

Дуня кивнула, будто поняла, о чем толкует ей Басов, но на самом деле ничего толком и не слыхала и уразуметь не могла.

Гирлянда? Да что ж это такое, гирлянда-то? О чем речь ведет Григорий Потапович?

Была она словно в каком-то забытьи. И не мудрено: слишком много она за один нынешний день увидела, узнала и перечувствовала. Было от чего голове кругом пойти…

Потом занавес опустился и гости ушли из театра. В зале и на сцене потушили огни, — девчонок Матрена Сидоровна погнала обратно во флигелек.

Девочки давно спали, а Дуня не могла уснуть. Лежала с открытыми глазами, смотрела на звезды за окном. Впервые она ясно ощутила, что не хочется ей обратно в Белехово. Здесь, только Здесь должно ей быть. Театральный помост ей лучше дома, слаще материнской ласки, и ничего, ничего ей, кроме этого, не нужно…

А потом усталость взяла свое. Ресницы у нее смежились. И она уснула.

Приснился ей сон. Будто она вовсе не Дуня Чекунова, а королевна. Такая, о которых в сказках сказывают. На голове у нее не то корона, не то венец в самоцветных камушках. И сияют эти камушки, вроде бы роса на траве — и зеленым, и красным, и голубым, и фиолетовым, все переливаются. Да так, что от них и светло и ясно вокруг.

И вот будто идет в самоцветной короне она, королевна Дуня, дремучим-дремучим лесом. Одни ели в лесу — огромные и темные. Упираются ели верхушками в небо. А по небу облака плывут и задевают за эти ели. Облака же не белые, как бывают летним днем, а закатные и светятся.

Идет Дуня по лесу, а сама не знает куда. Что-то ищет, а сама не знает что.

И вдруг дремучий лес кончается и начинается другой, веселый, светлый. И весь этот лес поет. Каждая ветка на дереве поет. Каждый лист на дереве поет, и травы поют. И цветы поют. И уже знает Дуня, что хочет она в этом сказочном поющем лесу отыскать Петрушу Белова, который играет где-то рядом на виолончели.

Только нет его нигде. Нигде нет. А песня-то звучит все ближе, все явственнее.

Приставила Дуня к губам ладони и крикнула:

«Петруша, ау! Где ты, Петруша? Отзовись…»

А из-за куста доносится:

«Здесь я, Дунюшка! Обойди куст и увидишь меня».

Знает Дуня: стоит ей обойти куст, увидит она Петрушу в его ветхом кафтанишке с заплатой на локте.

А куст такой красивый, что словами рассказать невозможно — весь в цветах. Никогда таких пышных цветов Дуня не видывала.

«Вот сорву сейчас тот малиновый, и поможет он мне сыскать Петрушу Белова», — думает Дуня. Но только приблизила пальцы к дивному кусту, как рядом, возле плеча, услыхала голос матери: «Не тронь! Не смей… не касайся… Волчье лыко это. Волчье лыко…»

Отскочила Дуня от куста, руки за спину спрятала, а вместо куста стоит колдунья Марфа — красивая, статная. Стоит, смотрит на Дуню и хохочет. Зубы блестят — вот как хохочет! До упаду. «Не найти тебе ничего! Не увидеть тебе никого! Хоть весь век ищи».

Рядом другой голос, знакомый, жалобный…

Проснулась Дуня. Посмотрела на окно — темным-темно за окошком. И звезд никаких не видно. Ушли куда-то, скрылись. Во сне стонет и мечется больная Фрося. Жаром от нее полыхает.

Не дожидаясь дождливой осени, Федор Федорович после своих именин укатил в Москву. Уезжая, оставил Басову письменное распоряжение: как кому надлежит поступать, пока он, Федор Федорович, будет в отсутствии.

Над этим наставлением Федор Федорович трудился несколько дней подряд. Никого не принимал, приказывал себя не тревожить. После утреннего кофе тотчас удалялся в кабинет.

Умытый камердинером Василием, причесанный кауфером Степочкой, в любимом атласном халате с палевыми отворотами, садился в удобное кресло, брал гусиное перо и начинал свой труд.

Подумает — и напишет фразу. Написав, прочтет. А затем присыплет сухим речным песком, чтобы не размазать чернила по бумаге.

И так фразу за фразой, фразу за фразой…

На столе для сего случая во множестве лежат гусиные перья, остро-преостро отточенные казачком Афонькой. Стоят чернила в чернильнице из французского фарфора. Также имеется в достаточном количестве сухой просеянный песок, чтобы присыпать написанное.

На верхней части листа плотной бумаги Федором Федоровичем было выведено крупными буквами:

НАСТАВЛЕНИЕ ГРИГОРИЮ БАСОВУ .

Такие же распоряжения оставлял граф Шереметев своему крепостному человеку Василию Вороблевскому, уезжая из Кускова в Москву, или в Петербург, или в дальние свои поместья. Одно из таких графских распоряжений Федор Федорович видел собственными глазами. Оно так и начиналось: «Наставление Василию Вороблевскому». А Василий Вороблевский был человеком образованным — и сочинителем, и переводчиком многих французских опер, идущих у Шереметева в театре. Раз Вороблевскому оставлялись распоряжения, Гришке-то Басову тем более следовало их иметь.

И Федор Федорович в своем наставлении Григорию Басову писал все по порядку, не торопясь и обдумывая каждое слово:

По отъезде моем в Москву иметь тебе надзирание над оставшимися в Пухове актерами, актерками, музыкантами, а также над девочками-актерками, взятыми мною для обучения.

А поступать тебе надо по нижеследующим пунктам.

В положенные дни заставлять всех учиться пению и музыке у г. Терручи, манерам и танцам у г-жи Дюпон. А также наблюдать тебе, чтобы учились все прилежно и чтобы время напрасно не протекало. Ежели леность и нерадивость к учению у кого окажутся, то таковых ставить на колени, сажать на хлеб и воду или наказывать иным образом и о малейших проступках меня уведомлять.

Последнее время на подмостках московских театров вошла в моду опера русского композитора Фомина «Мельник, колдун, обманщик и сват». Эту оперу Урасов решил ставить и у себя. В наставлении Басову он написал — и кому какие арии велит исполнять, и какие кому роли надобно затвердить, и какие с французской мадам танцы подготовить. Якову Корзинкину приказал сделать подготовительные рисунки декораций. Одним словом, когда к лету в Пухово он вернется, чтобы можно было немедля начать репетиции сей новой комической оперы.

В наставлении были слова, которые касались Дуни и Петруши.