Димитр Димов - Табак

– Если так, я не стал бы ждать, пока других уведут на обед. Поверь мне, надзиратель! Мой брат человек богатый, очень богатый: «Никотиана», десятки складов, миллионы килограммов табака – все в его руках… Министры ему кланяются, генералы упрашивают принять на службу их родственников… Ты сам знаешь, теперь всем правят деньги.

– Тише, парень!.. – смущенно промолвил надзиратель.

– Все слушают моего брата.

– Если так, почему ты попал сюда?

– Потому, что я коммунист.

– Как же это можно: ты – коммунист, а твой брат – генеральный директор «Никотианы»?

– Так оно и есть! Все может быть!.. На свете полно ангелов и дьяволов, которые иной раз рождаются от одной матери… Брат мой – грабитель и кровопийца, а я боролся за голодных…

– Перестань, парень! С тобой еще беды наживешь. А почему брат не вызволил тебя до сих пор?

– Мы с ним поссорились. Ненавидим друг друга как кошка с собакой.

Надзиратель кивнул головой. Суровая профессия сделала его психологом. Если бы заключенный врал, он не говорил бы так, не предлагал бы часы и деньги… Да и нечего ему было ждать от вранья – разве только неприятностей.

– Теперь понятно, – проговорил надзиратель. – Наверное, брату твоему хочется, чтобы ты исправился и стал толковым человеком… Так, значит, ему написать?

– Нет, брату я не верю. Напиши лучше эксперту. Эксперт – мой приятель. Он умеет давать взятки и знает, что надо делать.

– Слушай, парнишка, молокосос ты еще. О таких делах так не говорят… – Надзиратель с опаской оглянулся, потом отпер дверь и вошел в камеру. – Давай сюда часы и говори адрес! Если вырвешься отсюда, смотри не забудь про меня! Мне давно осточертело наше ремесло… Каждую ночь повешенные снятся.

Стефан вынул часы и подал их надзирателю. Но движение это сразу его обессилило. В глазах у него заплясали черные тени, на грудь навалилась какая-то тяжесть; он задыхался. Его обуял тупой, животный страх. Глаза его внезапно расширились от ужаса, и он прохрипел:

– Умираю!.. Умираю!..

– Не бойся! – успокоил его надзиратель. – Я шепну директору, чтобы он перевел тебя в больницу… Скажу, что ты не из простых. Он тоже чиновник, дрожит перед большими людьми.

Немного погодя Стефану стало легче. Еле тлевший огонек жизни вспыхнул и снова разгорелся. Стефана охватила жажда прохлады, воздуха и свободы. В памяти его возникли родной город, лицо матери, покой, книги. Борис уже не вызывал в нем такого омерзения, как раньше. Стефан решил, что навсегда откажется от нелегальной деятельности. Для нее нужны воля и самоотречение, которых у него нет. И тут же он осознал: раньше, в комсомольские годы, он обладал волей и был способен на самоотречение, но утратил все это от спокойной и сытой жизни, которую Борис обеспечил семье.

Изнуренный хаосом противоречивых мыслей, Стефан закрыл глаза. Надзиратель вышел из камеры, а снизу послышался топот деревянных подошв. Заключенных разводили по камерам.

Приближался конец лета – непродолжительный мертвый сезон, когда работа в «Никотиане» замирала, а генеральный директор фирмы и главный эксперт получали возможность полнее отдаваться развлечениям.

Однажды вечером, в конце июля, Костов нанес визит госпоже Спиридоновой и договорился с ней относительно использования вилл, оставшихся после папаши Пьера. Мария все не умирала, как-то упорно не умирала, и это создавало юридические трудности при решении вопросов имущественного характера. Госпожа Спиридонова старалась сохранить свою репутацию красивой женщины при помощи отчаянного спартанского режима – массажа, гимнастики и диеты. Она согласилась провести остаток лета со своим гвардейским ротмистром в чамкорийской вилле, а зятю а его официально признанной любовнице предоставила не слишком удобную виллу в Варне.

Против ожидания госпожа Спиридонова наконец простила Борису его скромное провинциальное происхождение. Каждый год после подведения баланса он перечислял на ее счет в банке около пяти миллионов левов – полагающуюся ей по закону долю прибыли, соответствующую количеству ее акций «Никотианы». Поэтому ее личное состояние после смерти мужа не только не уменьшилось, но даже возросло, несмотря на щедрость, с которой она удовлетворяла прихоти ротмистра. Более того, она продала часть отцовского наследства, чтобы превратить его в золотоносные акции «Никотианы».

– Вы не находите, что мой зять – чудесный молодой человек? – спросила она Костова, после того как вопрос о виллах был решен и эксперт остался у нее ужинать. – Как жаль, что бедный Пьер скончался, так и не увидев всех его успехов!.. Именно в таких руках хотел он оставить «Никотиану».

– Да. – Костов рассеянно взглянул на безнадежно расплывшиеся телеса госпожи Спиридоновой и с удивлением подумал о любовном самопожертвовании ротмистра. – Но мне кажется, что вы преувеличиваете… Я бы вам не советовал вкладывать все ваши средства в «Никотиану».

– Почему? – спросила она немного снисходительным тоном.

– Потому что торговля табаком всегда связана с большим риском… Посмотрите на Торосяна!.. Два раза доходил до банкротства.

– Но Борис не чета Торосяну!

– Конечно, однако на международном рынке иногда случаются такие события, каких даже Борис не может предвидеть. Сейчас на акции «Никотианы» большой спрос. Продайте часть своих и вложите деньги в «Гранитоид» или в страховые общества.

Госпожа Спиридонова улыбнулась. Ей нравилось играть роль деловой женщины. Но для нее вся сложность экономической жизни сводилась к тому, что одни акции приносят высокие дивиденды, а другие – низкие, а значит, вся премудрость в том, чтобы обладать первыми. Кроме того, она знала, что смелые игроки в покер всегда выигрывают.

– Но я вполне доверяю Борису!.. – заявила она, все так же снисходительно глядя на Костова.

Она подумала, что, когда мужчины начинают стареть, они становятся во всех отношениях нудными и не в меру осторожными. Эксперт в свою очередь окинул ее снисходительным взглядом.

– Я не говорю, что вы непременно прогорите, – терпеливо пояснил он, – но Борис увлекается, а ваша поддержка только подливает масла в огонь. Почему вы до сих пор не разделите наследства?… Ведь он распоряжается всеми вашими средствами. Если вы уточните свою долю, Борис будет осторожней, а это в интересах всех акционеров «Никотианы».

– Вы явно настраиваете меня против своего шефа, – заметила Спиридонова.

– Да, – ответил эксперт. – Я немного старомоден.

Но, одержимая молодыми порывами, госпожа Спиридонова не могла оценить по достоинству мудрый совет. Она уже решила и в этом году обратить половину своих дивидендов в акции «Никотианы».

Костов ушел от госпожи Спиридоновой в одиннадцатом часу, надеясь застать в «Унионе» Бориса с Ириной, которые ужинали там по пятницам. Он погнал машину в клуб. Приятно веяло ночной свежестью, из садика при синоде доносился аромат цветов, на темном небе сквозь легкую дымку мерцали звезды. Но ни прохладный вечер, ни предвкушение целого месяца беззаботного отдыха не развеяли дурного настроения Костова. Главному эксперту «Никотианы» не давали покоя мучительные мысли о непостоянстве и коварстве женщин. Оперная примадонна два дня назад отправилась в турне по Европе в обществе некоего молодого архитектора.