Элисон Уир - Трон и плаха леди Джейн

У Гилфорда, глядящего мне в лицо, хватает ума понять мою внутреннюю борьбу. Он наклоняется и на удивление нежно целует меня в губы.

Ужин проходит в мучениях. Родители тепло принимают Гилфорда, очевидно зная, зачем он явился. Я со своей стороны не могу простить им, что они ничего мне не сказали. Во время трапезы, которую устроили в малой гостиной, они терзают меня непристойными намеками и шутками. Я дико смущаюсь, когда батюшка, видя, что я сижу вся красная, замечает, что мне еще повезло, поскольку нас не заставили ложиться в постель на людях.

— В отличие от нас с матушкой, — подмигивает он, разойдясь от доброго вина. — Нас раздели донага при всем честном народе.

— Не напоминай, — говорит миледи. — Я думала, умру от стыда. А через час они вернулись с вином и потребовали доказательств исполнения супружеского долга. Они даже осмотрели простыни.

Гилфорд слушает, ухмыляясь. Мне хочется сквозь землю провалиться.

Я испытываю большое облегчение, когда убирают скатерть и подают пряное вино с вафлями в честь такого случая. Мы все поднимаем бокалы и пьем за нас, а затем милорд хлопает Гилфорда по спине:

— За работу, мой мальчик! Исполни свой долг и наделай мне внуков!

Матушка ведет меня в роскошно убранную спальню, которую специально приготовили, и помогает миссис Эллен раздеть меня и облачить в красивую сорочку белого шелка с золотой вышивкой. Когда мои длинные волосы расчесывают до блеска и укладывают по плечам, я ложусь в широкую постель, под цветной восточный полог, на душистые, пахнущие травами простыни, под одеяло, расшитое гербами Дадли. Я лежу на подушке с неподвижным лицом, а матушка целует меня — какой редкий случай, и они с миссис Эллен выходят.

Все бабьи сплетни о первой брачной ночи, когда-либо слышанные мною, лезут мне в голову. Я изо всех сил креплюсь, стараясь не поддаваться панике и не расплакаться. Одна из фрейлин моей матушки рассказывала, что боль была ужасна, что она громко кричала, и даже тогда ее муж не смог проникнуть в нее, хотя продолжал атаковать ее, как таран осажденную крепость, а она всякий раз визжала как резаная.

Прошу тебя, Боже, пусть со мной это будет не так.

Гилфорд, в красной бархатной ночной сорочке, ставит свечу на стол и оборачивается ко мне с неуверенной улыбкой.

— Задуйте ее, — шепчу я.

— Нет. Я хочу тебя видеть, — говорит он, кося на меня своим плотоядным взглядом. Он подходит к кровати, срывает с себя сорочку и швыряет ее на пол. Я никогда еще не видала голых мужчин, так что опускаю глаза, не смея взглянуть на его наготу, столь дерзко открывшуюся мне. Он ложится рядом, обнимает меня и крепко целует в губы. Прикосновение его голой плоти повергает меня в шок.

— Сними свою сорочку, — велит он хриплым голосом. Я молча подчиняюсь. Скорчившись под одеялом, распускаю ленты, продетые в лиф, и, извиваясь, освобождаюсь от сорочки. Я сую ее под подушку, чтобы потом сразу надеть. Я отчаянно смущаюсь, но Гилфорд не щадит моей стыдливости. Он откидывает одеяло и обнажает не только мою наготу, но и свою. От стыда я зажмуриваю глаза.

— Посмотри на меня, — требует он. — Смотри на меня, Джейн.

— Не могу, — шепчу я.

В ответ он хватает мою руку и направляет ее к своему напряженному члену. Я испуганно вздрагиваю, открываю глаза и снова переживаю потрясение от того, что вижу и ощущаю. Он как будто живет собственной жизнью, ибо бьется и раздувается у меня под рукой. Он ужасно огромный.

Гилфорд начинает меня трогать, лихорадочно ощупывает от груди до бедер.

— Сожми меня, — требует он, тяжело дыша. — Ну же! Крепче!

Я робко сжимаю пальцы.

— Сильнее! — пыхтит он. — Крепче!

Моя ладонь сдавливает его тугое достоинство. Просто невероятно, каким он сделался большим; я невольно отдергиваю пальцы и в страхе шепчу:

— А мне не будет больно?

Он не отвечает. Он покраснел лицом и словно бы меня больше не замечает. Он хочет только моего тела. Он корчится, яростно трется об меня и пыхтит все тяжелее. Его сила пугает меня; я вскрикиваю, когда он толкает меня локтем, но он не обращает внимания. Внезапно он приподнимается на предплечье и свободной рукой рывком раздвигает мне ноги. Его пальцы дерзко исследуют секретное место меж них, поспешно ласкают каждую складку и вдруг нежданно, свирепо вторгаются внутрь. Горячая игла боли пронзает меня, из глаз невольно брызжут слезы, и я изо всех сил стараюсь оттолкнуть его руки, но он слишком сильный, чересчур настойчивый, он яростно проталкивает свои грубые пальцы все глубже, испытывая и раня меня.

— Держи меня! — рычит он, наконец отнимая руку, и сует мне в ладонь свой пульсирующий член, который, кажется, стал еще больше, чем прежде. Он крайне возбужден, животное, объятое жаждой удовлетворить свою единственную примитивную страсть.

— Пусти, ты, сука. — Он злобно отбрасывает мою руку. — Не сейчас.

Затем он наваливается на меня, придавливая сверху, и с силой заталкивает в меня свой член. Он толкает глубже и глубже, причиняя мне жуткую, острую и пронзительную боль. Я бы закричала, но он впился губами мне в губы, и я могу только хныкать и стонать, ерзая под ним, почти задыхаясь и молясь, чтобы он перестал. Но он все бьется о меня, двигаясь все быстрее и быстрее, не зная пощады и заботясь лишь о своем удовольствии. Но вдруг он, слава богу, прекращает свои ужасные толчки, напрягается и замирает, больно и крепко вцепившись в меня и задыхаясь, как будто в агонии. Я чувствую, как его семя извергается внутри меня, прежде чем он обмякает на мне и его член медленно ослабевает.

Пытка закончилась. Я лежу под ним истерзанная, изнасилованная, оскверненная, и не смею пошевелиться. Так вот о чем поэты сочиняют такие божественные вирши? Да как может женщина получать удовольствие от такого зверского совокупления? Боже милосердый, неужели мне придется снова это вынести?

К несказанному моему изумлению, я замечаю на лице Гилфорда, рядом со мной на подушке, сонную улыбку. Он все еще лежит на мне, тяжелый, волосатый и потный, и я едва могу дышать.

— Как славно, — хрипит он. — Очень славно. Ты такая тугая. Мне было так приятно.

От горя я не могу вымолвить ни слова. Боль терзает все у меня внутри.

Гилфорд хмурится:

— Что с тобой?

— Это было ужасно! — вырывается у меня, и слезы переполняют глаза. — Ужасно. Хуже, чем мне рассказывали. Ты сделал мне больно. — Я уже не могу сдержать слез. — Больно, больно…

— Да не может такого быть, — говорит он так, будто я устраиваю шум из ничего.

От этого я начинаю плакать еще горше.

Гилфорд скатывается с меня и лежит, уставившись в полог кровати. Простыни все сбились, непристойно обнажив его тело, теперь вялое и влажное. Его член покрыт кровью. Моей кровью.

Я тяну на себя одеяло и сворачиваюсь калачиком, отвернувшись от него. Несмотря на мои громкие жалостные всхлипы, он и не пытается меня утешить.