Степан Злобин - По обрывистому пути

— Из дворян, однако? — продолжал староста.

— Из простых. Отец на железной дороге служил.

— Язви те! В емназисты послали! Небось хотели на доктора выучить или там как — на путейского, что ли, а ты во-он куда! Доигрался?!

— Доигрался, — с покорным вздохом подтвердил Володя, осматривая чистую, просторную избу сельского богатея, оклеенную обоями, увешанную фотографиями в рамочках, с большими портретами царя и царицы посередине стены. Перед огромным образом Николая-чудотворца горела зелёная лампадка.

— Мать, чай, плачет, однако? — смягчаясь, спросил староста.

— Куда там, ещё бы! — сокрушенно махнул рукою Володя.

— Ну, живи, — «разрешил» староста. — Я вас тут не обижу, поставлю… к-кому же, однако, поставить? — консультируясь, обратился он к заседателю.

— Может к Андрону Седых? — подсказал тот. — Избушка у них пустует.

— У Седых богомольно и чисто… Однако, сведи к Седых, не откажут: изба-то без дела, верно. — Он опять обратился к Володе: — Ну, живи, коль начальство прислало… Да чтобы порядок! — вдруг напустив строгий тон, сказал он внушительно. — Язви те… Смотри у меня — мужиков не мутить. Становой у нас знаешь каков? Чуть что — не к исправнику, а в губернию пишет. А напишет — тебя еще дальше, в Якутку зашлют… Намедни двоих закатали!

Володя смолчал.

— Ты что же, сирота, так, в этаком жидком пальтишке, и зазимуешь? — спросил староста, вдруг с сочувствием взглянув на выцветшую гимназическую шинель Володи. — Деньжонок-то хватит на шубу? Ведь так у нас нипочем и замерзнешь!

Он критически осмотрел нехитрый багаж Володи, в котором никак не могла быть уложена шуба.

— Надеюсь, пришлют, — скромно сказал Володя.

— Пожиточек тощий, однако! Руки-то годны на что?

Володя не понял.

— Ну, руки-то, руки!.. Полезное можешь работать? Сапожное дело или там что-нибудь как?

Заседатель пренебрежительно усмехнулся.

— Гим-на-зист, одно слово, Миколай Федотыч! Какая уж польза от них? Один грех!.. Пойдем, гимназист! — позвал он Володю, берясь за скобу.

— Постой, — осенило вдруг старосту. — Сядь-ка да косточки брось мне. — Он повернул счеты к Володе и пояснил: — Недоимок!

Володя защёлкал счетами, бегло посматривая на столбик цифр.

— Пятьсот шестьдесят семь рублей тридцать восемь копеек, — сказал он итог.

Староста сверился со своей бумажкой, пораженный быстротой и точностью операции.

— Грамотность, язви те! — одобрительно сказал он. — Ну, иди поздорову…

Изба Седых, куда староста направил Володю, была велика и в первый миг показалась даже слишком просторной.

Володю встретил суровым взглядом высокий чернобородый, лет тридцати с небольшим, чалдон в синей косоворотке под ватным жилетом, в пудовых сапожищах, с картинно расчесанными русыми волосами.

«Из древних землепроходцев», — подумал о нем Володя и поздоровался.

Аккуратно разложив на столе охотничий порох и дробь, хозяин сосредоточенно набивал патроны.

— Здравствуйте. Лба-то не крестишь? — строго спросил он Володю, едва успевшего переступить порог. — А как звать?

— Владимир.

— По отчеству как?

— Владимир Иванович.

— Скажешь, русский, однако, выходит! А лба-то не крестишь, Иваныч! Как так, однако? Из ентих?

— Из «ентих», — в тон хозяину отозвался Володя.

— На три года?

— На три года.

— За книжки?

— За книжки.

— Разболокайся, сушись. Папаша придет. Как папаша укажет.

— Я пойду, Андроныч? — сказал заседатель.

— И ступай. Не сбежит без тебя, однако.

— А коль ваш папаша не захочет меня держать? — возразил Володя.

— На двор не погоним, однако: русские люди. Покормим, ночуешь, а там разберут, куда, — отозвался охотник. — К кузнецу не водили? — спросил он заседателя.

— Федотыч-то к вам указал, — возразил тот.

— Разболокайся, одежку у печки повесь да садись. Хозяйки придут, покормят.

Хозяин кивком указал Володе скамью, на которой сидел сам.

Заседатель вышел. Володя скинул сырую шинель, повесил у печки, сел к столу.

— На охоту? — спросил он, чтобы прервать молчание.

— Припасаю, — кратко ответил хозяин, не отрываясь от дела и забивая патрон войлочным пыжом, какие кучей были насыпаны тут же, вырезанные из валявшихся рядом изношенных пимов.

Володя осматривал комнату: полки с посудой возле печи, тяжелый резной шкап, окованный железом сундук, по-сибирски «укладка», длинный широкий стол, скамьи с подголовниками, полати, узорчатая, резная прялка в углу, свисающая с потолка люлька…

— А что же часы не идут? — спросил Володя, остановив свой взгляд на старинных, с боем стенных часах.

— Должно, притомились, — эпически заметил чалдон.

— И давно?

— С год, может, и больше. Ты смыслишь в них?

— Чего же не смыслить-то? Разберу! — отозвался Володя.

— И я — разобрать разберу, а назад соберешь? — полушуткой спросил хозяин.

— Не бойся уж, справлюсь.

— Ну, погляди. Без дела-то скучно.

Володя снял со стены часы. На шестке у печи приметил крылышко; над медным тазом, который» стоял в углу под медным же умывальником, осторожно смахнул с часов пыль, бережно отнял маятник, отцепил гири, снял стекла, стрелки и циферблат. Хозяин, казалось, и не взглянул, внимательно отмеряя обрезанным патроном порции пороха и разнокалиберной дроби, забивая пыжи и укладывая готовые патроны рядом на столе.

Достав из своих вещичек газету, Володя расстелил ее на столе и на ней стал раскладывать части часов. Универсальный «солдатский» ножик с отверткой, шилом, щипчиками, напильником служил свою службу. Приноравливаясь к складу хозяина, односложно, как и он, Володя спросил масла. «Хозяин молча кивнул на ружейную масленку и снова не поднимал глаз от работы, словно забыл про незваного гостя.

Вычистив копоть, пыль, паутину, вытряхнув не менее двух сотен дохлых мух и горсть тараканов, Володя протер все маслом, снова собрал часы и повесил их на стену. Заскрипела цепочка завода, раздалось шипение и семь звучных ударов.

— Смыслишь в деле, однако, — по-прежнему бесстрастно признал хозяин…

Он первый раз в течение полутора часов оторвался от своего охотничьего занятия и с невольным удовлетворением взглянул на ясный, блестящий маятник, на украшенный розами сияющий, протёртый маслом циферблат, на весь преобразившийся облик ожившей машины времени.

Володя, не ответив ему, перевел гири, сверился со своими карманными часами, подарком одного ученика, которого он готовил к экзамену в юнкерское училище, и стал регулировать бой, чтобы он совпадал со временем.

— Останешься в доме, однако. Папаша-то музыку любит, — уверенно и одобряюще сказал бородач. Видно, в душе он и сам был доволен, что Володя, еще не видя, будто ощупью, победил его старика.

Двое ребят лет по двенадцати вошли в избу. Они поздоровались с незнакомым и замерли у порога, пораженные преображением часов и, казалось, нескончаемо раздававшимся звоном.