Герман Нагаев - Пионеры Вселенной

Днем у Циолковского начался жар, и встревоженные Стрешневы послали за фельдшером Розановым, в которого в городе верили больше, чем в заезжих докторов.

Розанов – тихий сутулый человек с окладистой бородой и в очках – вошел неслышно. Поставив на стул в передней кожаный саквояж, разделся, вымыл в кухне руки и только тогда легонько постучался в столовую.

Он долго выслушивал больного в черную деревянную трубку, щупал пульс, измерял температуру, патом удалился с хозяевами и Варенькой в другую комнату и шепотом объявил:

– Дела нехороши: у больного сильная простуда.

– Ах, боже мой! Что же делать? – упавшим голосом воскликнула Варенька.

– Будем лечить, голубушка. Будем лечить! – спокойным, глуховатым голосом сказал фельдшер. – Человек молодой, крепкий… Я думаю, все обойдется. Отчаиваться не надо, милая. Недельки две полежит и встанет.

– Две недели! – горестно вздохнула Варенька, – Как же теперь быть? Ведь у нас дом затопило и все имущество!

– Полно, полно, Варвара Евграфовна, – вмешался Стрешнев, – наша квартира, прислуга и мы сами в вашем распоряжении. Чувствуйте себя здесь как дома, мы сделаем все, что в наших силах. Мы не оставим вас.

– Да, да, Варенька, – обняла ее Лиза. – И я, и мама, и Сережа – все будем вам помогать.

– Вот видите, голубушка. Все складывается хорошо, – сказал фельдшер. – Я тоже не оставлю больного, пока он не встанет на ноги. Пошлите-ка кого-нибудь в аптеку, да пойдемте к больному, надо поставить горчичники. А потом я скажу, чем кормить и как ухаживать…

Циолковский болел тяжело. К ночи температура поднималась до сорока. Он метался и бредил. Фельдшер Розанов делал все, что было в его силах, но болезнь не отступала…

В ночь на девятые сутки был сильный жар, больной бредил, резко упал пульс. Фельдшер Розанов, бледный напуганный сидел вместе с Варей у постели больного и придерживал лед на лбу. Он уже испробовал все средства и теперь решительно не знал, что делать.

Было за полночь, но в доме никто не спал. Все чувствовали, что в эту ночь что-то должно случиться…

Лиза, заглянув в дверь, увидела, что Варенька почти падает со стула, увела ее, уложила в столовой на диване, а сама заглянула в кабинет.

Фельдшер махнул ей рукой:

– Отдыхайте, я посижу…

Лиза и Сергей сидели в столовой, привернув фитиль лампы и чутко прислушиваясь: не позовут ли.

В четвертом часу утра дверь, слегка скрипнув, распахнулась, и из нее с всклокоченными волосами, с очками на лбу, вышел фельдшер.

– Ну, что, что, Виктор Семеныч? – со страхом спросила Лиза.

Фельдшер достал большой полосатый платок, отер бледное вспотевшее лицо и в изнеможении шагнул к креслу:

– Слава богу! Кризис миновал…

В субботу Стрешнев вернулся из училища рано и, увидев на столе большой пакет, обрадованно заглянул в спальню.

– Лизок, ты можешь на минутку?

– Да, Коленька спит, а что?

– Вот принесли пакет из Петербурга, очевидно, Верховский откликнулся на мою просьбу. Помнишь, я писал ему про Константина Эдуардовича – просил помочь…

Лиза, прикрыв ребенка пледом, вышла и села к столу:

– Ты писал – помню. Ну, что же, показывай.

Стрешнев достал из пакета изящно переплетенную небольшую книжку, раскрыл ее:

– Менделеев! «О сопротивлении жидкостей и воздухоплавании». Вот будет сюрприз для Константина Эдуардовича.

– А это что за журналы?

– «Воздухоплаватель»… Издается в Петербурге. Я даже не знал… И газеты… французские…

– Позволь, Сережа. – Лиза нетерпеливо развернула газету.

– Любопытно. Пишут, что в Париже в июне будут отмечать столетие со дня изобретения братьями Монгольфье воздушного шара. «Этот день, – по-французски читала Лиза, – в Париже будет отмечен большим торжеством. Изобретатели Ренар и Кребс поднимутся в небо на управляемом дирижабле «Ля Франс» и совершат на нем полет до Версаля и обратно».

– Интересно! – воскликнул Стрешнев. – Я сейчас же иду к Константину Эдуардовичу – книжка и газеты сразу поставят его на ноги.

– Нет, нет, не сейчас, Сережа. Константин Эдуардович спит. А сон для него – важнее книжек.

– Хорошо, Лизок, я не буду будить. Я просто положу это ему на столик. Константин Эдуардович проснется и увидит… Ты представляешь, как он обрадуется!

– Ну, хорошо, иди отнеси. И не забудь написать в Петербург Верховскому. Это наш благодетель и истинный друг.

В четверг вечером, когда Сергей, Лиза, Варенька и мать Лизы Екатерина Афанасьевна сидели за чаем, в столовую вошел Циолковский, облаченный в длинный, волочащийся по полу халат Стрешнева. Его впалые глаза радостно сверкали, на худом желтоватом лице выступил румянец.

– Костя, Костенька, тебе еще рано ходить, – поспешила к нему обрадованная и испуганная Варенька.

– Нет, нет, я чувствуя себя хорошо и хочу с вами посидеть за самоваром. Вот эта книжечка Менделеева вернула мне силы. Да-с. И она торопит меня быстрей взяться за дело. Сердечное вам спасибо, Сергей Андреич. Это драгоценная книжка. И за журналы спасибо! Раньше я следил за журналами. Сейчас не удается… Между прочим, есть статья, подтверждающая мои мысли о необходимости создания управляемого аэростата.

– Уж не решил ли ты, Костенька, мастерить этот самый аэростат? – с тревогой в голосе спросила Варенька.

– Давно думаю об этом. Вы представить не можете, друзья, как это важно и необходимо!

– Константин Эдуардович, – ласково улыбнулась Лиза, желая отвлечь его, – вы ведь не откажетесь от стакана чая? Это не повредит…

– А, да, да, спасибо! С удовольствием.

Циолковский сел и придвинул себе поданный Лизой стакан с чаем.

– Благодарствую!

– А что, Константин Эдуардович, аэростат и воздушный шар не одно и то же? – спросил Стрешнев.

– В принципе разницы нет. Тот и другой наполняются светильным газом или водородом. Правда, аэростат имеет удлиненную, заостренную с концов форму. Но главное в том, что изобретатели стремятся аэростаты сделать управляемыми, чтоб они могли лететь куда нужно, а не туда, куда понесет ветер.

– И это возможно? – спросила Лиза.

– Оказывается, возможно, – горячо продолжал Циолковский. – Известно несколько попыток, которые увенчались успехом. Еще тридцать лет назад французский изобретатель Жиффар построил аэростат или, как французы говорят, дирижабль удлиненной формы и снабдил его облегченной паровой машиной.

– И что же? – нетерпеливо перебил Стрешнев.

– Дирижабль Жиффара развил скорость в десять верст и, несмотря на ветер, подчинялся рулю.

– Скажите! – удивился Стрешнев.

– А наш современник, видный французский ученый Дюпюи де Лом в семьдесят первом году построил дирижабль с гондолой и восьмиметровым ветровым винтом, который вращали восемь силачей.