Николай Гейнце - Коронованный рыцарь

Выдающаяся красота графини, особенно та ленивая нега, унаследованная молодой женщиной от своего знаменитого дяди, не могла не произвести впечатления на полного жизненных сил молодого человека, обладавшего пылким сердцем.

Граф Литта без ума влюбился в графиню Скавронскую.

Холодная дочь севера, верная обетам супружества, или просто не желающая беспокоить себя все же рискованной интригой, была к нему приветлива, любезна, но постоянно держала его на таком почтительном отдалении, которое разрушало всякие сластолюбивые надежды.

Даже сверхсрочное пребывание графа в Неаполе, в ущерб возложенным на него орденом поручениям, не привело ни к чему.

Друг мужа, он был, увы, только другом и его жены.

Это было слишком мало, чтобы забыть о своих обязанностях, и граф Литта в один прекрасный день, распустив паруса своего «Pellegrino», понесся на нем к берегам Африки, чтобы своею опасною деятельностью заглушить горькое чувство неудовлетворенной любви.

Граф Скавронский, между тем, вскоре серьезно заболел, у него открылась чахотка, и 23 ноября 1793 года его не стало.

Он умер в Неаполе.

Молодая графиня, пробыв еще некоторое время за границей, возвратилась в Россию, где была очень любезно встречена императрицей Екатериной, дорожившей всеми близкими людьми ее так недавно безвременно угасшего подданного-друга, светлейшего князя Потемкина-Таврического.

С графом Литта она за границею более не встречалась.

Понятно, что по прибытии в Петербург, Литта не замедлил сделать визит Екатерине Васильевне, успевшей уже получить в Петербурге прозвище «женщины без сердца».

Им она была обязана массе поклонников, окружавших богатую, обворожительную вдовушку, из которых ни один не мог похвастаться даже проблеском с ее стороны исключительного внимания.

Со всеми ими она была холодно-любезна и бесстрасно мила.

Она приняла графа Джулио Литта, как старого знакомого, с тою расчитанной фамильярностью, которая не только не обещает ничего, но отнимает последнюю надежду идти к сближению, так как вам стараются показать, что вы уже у цели и далее вам идти некуда.

В сердце графа, между тем, тлевший под пеплом прошедших годов огонек страсти снова вспыхнул пожаром.

Он видел все безумство своих надежд.

Он имел менее шансов на обладание «женщины без сердца», чем самый ничтожный из ее поклонников.

Он не мог ей предложить «любовь до гроба», освященной Богом, что часто бывает единственным путем к сердцу подобной женщины.

Он был осужден на безбрачие правилами своего ордена.

Графиня Екатерина Васильевна добросовестно исполняла свои обязанности друга и принимала горячее участие в делах ордена, представителем которого явился в Петербург ее старый знакомец.

Во время визитов к ней графа, она только и говорила, что об этих делах, предостерегая графа от тех или других сановников, указывая пути и, вообще, делала вид, искренно или нет — неизвестно, что она ни на минуту не сомневается, что граф Джулио Литта ни о чем другом и не помышляет, как о своей священной миссии.

Последнему только оставалось не разочаровывать молодую женщину, хотя в душе иногда он проклинал все эти дела, которые препятствуют ему высказать перед красавицей все то, чем наполнено его сердце.

Справедливо оценивая практичность советов опытной светской женщины, значительно облегчавших его первые шаги при совершенно незнакомом ему дворе, граф Литта, однако, далеко не считал эти деловые беседы с красавицей такими же приятными, какими были даже те часы созерцания хандрившей в Неаполе Скавронской, лежавшей обыкновенно в своем будуаре на канапе, покрытой собольей шубкой.

Скрепя сердце, он вскоре принужден был примириться с подобным положением его в доме графини, тем более, что он видел, что окружавшие ее поклонники не могут похвастаться даже дружбою с очаровательной хозяйкой.

Другом ее он был один.

За неимением лучшего, и это его удовлетворяло.

По совету графини, он проник в салон Генриетты Шевалье, французской актрисы, а через нее, в сердце Ивана Павловича Кутайсова.

Говорили, и, может быть, не без основания, что красавец граф нашел дорогу к сердцу этого близкого к государю человека через сердце хорошенькой Генриетты, но граф умел так держать себя относительно госпожи Шевалье, что не давал повода не только убедиться в этом, но даже возбудить малейшее подозрение в ревнивом графе Иване Павловиче.

Французский театр существовал в Петербурге, как постоянный, еще в царствование императрицы Екатерины II, и французская труппа часто была приглашаема играть в театр Эрмитаж.

Обыкновенные же спектакли этой труппы происходили в деревянном театре, близ Летнего сада.

Они давались два раза в неделю.

При императрице, впрочем, французский театр посещали мало, так как высшее общество собиралось каждый вечер то при дворе, то на разных праздниках, даваемых вельможами, а французская колония в Петербурге не могла доставить особенно большого контингента посетителей.

При Павле Петровиче дело изменилось.

Несмотря на нелюбовь государя ко всему французскому, он очень любил французские спектакли и по преимуществу трагедии Расина.

Французские актеры не только играли у него во дворце, но он часто присутствовал и в частном театре, подавая этим пример обществу.

При нем французский театр был постоянно полон.

Лучшей драматической актрисой того времени была Генриетта Шевалье.

Павел Петрович высоко ценил ее сценический талант, а этого было достаточно, чтобы весь Петербург был без ума от исполнения ею ролей.

Успеху французского театра способствовало и то, что во время царствования Павла Петровича балы при дворе и в частных домах были чрезвычайно редки.

Государь не любил их.

Кроме того, множество французских эмигрантов, в качестве учителей, учительниц и торговцев, наводнивших в конце царствования Екатерины и в начале описываемого нами царствования Петербург, были постоянными посетителями французского театра.

Богатые и знатные люди, следуя тогдашней моде, обыкновенно абонировали ложи на французские спектакли на целый сезон.

Абонементные билеты были, впрочем, недействительны в дни бенефисов, назначаемых антрепренерами главным персонажам труппы.

С системой бенефисов антрепренеры были в большом затруднении, особенно по отношению актрис.

Эти последние делились на две партии: хорошеньких, но бездарных, имевших всегда сильных покровителей, и некрасивых, но даровитых, любимцев публики.

Генриетта Шевалье не принадлежала ни к той, ни к другой партии. Красавица собой, она обладала на самом деле недюжинным драматическим талантом.

Кроме нее в то время славились в Петербурге на французской сцене госпожи Гусе, Билльо и Сюзет.