Николай Гейнце - Коронованный рыцарь

— Выведите его вон! — крикнула вне себя Ирена. — И никогда не пускать его!..

Она быстро скрылась за дверью.

Осип Федорович, как окаменелый стоял посреди комнаты и смотрел на затворившуюся за «его Иреной» дверь. «И это „моя Ирена“», — с горечью подумал он.

— Пожалуйте, господин! — подошел к нему один из лакеев, пришедших несколько в себя от неожиданной для них сцены.

Гречихин молчал.

Лакей дотронулся до его локтя.

— Пожалуйте!

Это прикосновение слуги заставило его вздрогнуть.

Он бессмысленным взглядом обвел комнату, стоявших около него слуг, и быстро вышел из гостиной и прошел зал.

В передней накинули на него верхнее платье, и он вышел на улицу.

На дворе стоял январь в начале 1799 года.

Резкий ветер дул с моря и поднимал, и крутил с земли снег, падавший из темносвинцового неба.

Гречихин пошел машинально тою же дорогой, которой шел час тому назад, дошел до Сенатской площади, прошел ее и спустился на лед Невы.

На реке ветер был сильнее и вьюга крутила по всем направлениям.

Несчастный не замечал непогоды и, повернув влево вдоль реки, пошел, быстро шагая по глубокому снегу.

Невдалеке чернелась широкая прорубь, огражденная двумя вехами.

Осип Федорович шел прямо к ней.

На краю он на секунду остановился, как бы в раздумьи, затем, не двигая ногами, подался всем телом вперед и исчез в глубине.

— Гляньте, братцы, человек нырнул! — послышались возгласы людей.

Это были три водовоза случайно приехавших за водой.

Двое из них остались у проруби и с беспокойным любопытством смотрели на ее гладкую поверхность, за минуту поглотившую человеческую жизнь, а третий, оставив свою лошадь под присмотром товарищей, побежал в ближайшую на берегу полицейскую будку, известить начальство.

Спустя некоторое время, прибыл будочник и бегавший за ним водовоз с багром.

Они вчетвером стали шарить в проруби и после нескольких попыток багор зацепился за что-то мягкое, и на поверхности воды, а затем на лед был вытащен оконевший труп несчастного самоубийцы.

Будочник побежал докладывать своему ближайшему начальству, квартальному.

Водовозы, налив бочки водой, уехали развозить ее по домам.

У проруби, на снегу, осталась лежать темная масса, бывшая за какой-нибудь час тому назад человеком, полным сил, страстей и надежд.

Осип Федорович Гречихин нашел свой покой в буквально холодных объятиях смерти.

Ирена Станиславовна, избавившись от неприятного ей посетителя, вошла к себе в будуар и села, чтобы перевести дух.

Сцена с Гречихиным, несмотря на выказанное ею наружное спокойствие, взволновала ее.

Среди происшествий последних дней, она совершенно было забыла о своем капризе отнять жениха у сестры ненавистной ей Зинаиды Похвисневой.

Последняя была теперь для нее не опасна и она забыла и думать о всем и всех, что было связано с ней.

Неожиданное появление Осипа Федоровича заставило ее решиться разом покончить с злой шуткой, которую она продела над этим «влюбленным чиновником», как она заочно называла его.

Она не задумывалась о последствиях разрыва. Какое ей было до этого дело?..

Она слишком умно вела себя с ним, чтобы оставить у него в руках какие-либо доказательства их близости. Она могла ему в глаза отказаться от всего, что она и сделала.

Его голословное утверждение сочтено будет хвастовством отвергнутого поклонника, бредом сумасшедшего, влюбленного в нее человека.

Он не раз говорил ей, что умрет, если она прогонит его.

«Пусть умрет… — хладнокровно решила она. — Не достанется, по крайней мере, этому отродью Похвисневых…» — со злобой думала она.

Ей было не до него.

Она знала о решении государя, о судьбе, постигшей Эберса, и о признании ее брака с Олениным законным, но до сих пор она еще не решалась вступить в права жены и спуститься вниз, к назначенному ей и Богом, и царем мужа.

Она собиралась это сделать как раз перед тем, как появился Гречихин.

Ирене Станиславовне было известно, что Виктор Павлович нынче утром снова был призываем во дворец к государю и всего с час, как вернулся домой.

Ей предупредительно доложил об этом через ее горничную Франциску камердинер Оленина Степан.

Виктор Павлович, действительно, был во дворце и снова выдержал целую бурю царского гнева.

— Смотри, — сказал Павел Петрович, — если я не наказываю тебя, то единственно ради твоей несчастной жены, но при малейшей с ее стороны на тебя жалобе мне, тебе не сдобровать… Я скажу это ей самой…

Император был, видимо, настроен исключительно в пользу Ирены Станиславовны.

Этим последняя была всецело обязана Кутайсову и Груберу, наперерыв старавшимся возносить до небес несчастную обманутую девушку, столько лет молча сносившую позорную роль ни девушки, ни вдовы, ни мужней жены, восхвалять ее добродетели, ум, такт и другие нравственные качества, выставляя Оленина в самом непривлекательном свете во всей этой, по словам радетелей пользы Ирены, гнусной истории.

Они, видимо, не остались ей неблагодарными за устранение нежелательного для них претендента на руку Зинаиды Владимировны Похвисневой.

Виктор Павлович вернулся из дворца в совершенном отчаянии.

Он был всецело отдан во власть женщины, которую он ненавидел до глубины души, а теперь эта ненависть в его сердце дошла до крайних пределов.

Он, конечно, именно теперь был связан с нею навеки.

На днях он должен будет представить ее ко двору и зажить с ней совместною супружескою жизнью.

Он, между тем, догадывался о ее поведении за время их разрыва после сцены с чубуком, и при одной мысли, что он должен был прикоснуться к ней, им овладело чувство брезгливости.

Та же, другая, от которой он вследствие частых свиданий совершенно потерял голову, потеряна для него навсегда.

Она выйдет замуж, на его глазах, за графа Свенторжецкого, который после него, Оленина, остался самым верным кандидатом в женихи Зинаиды Похвискевой.

Он должен будет, пожалуй, даже присутствовать на их свадьбе, под руку с ненавистной женой, с этим «извергом в юбке». Мстительная Ирена, конечно, настоит на этом. Она, «божественная Зина», будет в объятиях другого, а он…

Стоит ли жить?..

Его взгляд упал на один из висевших над диваном в кабинете, среди разного оружия, пистолетов. Это был его любимый пистолет, подарок дяди Дмитревского. Виктор Павлович всегда держал его заряженным.

Вскочить на диван и снять пистолет было для него делом одного мгновения.

С пистолетом в руке он подошел сперва к дверям, ведшим из кабинета в гостиную, и запер их на ключ; то же проделал он с дверью, идущей в спальню.

Вернувшись к дивану, он сел, поднял курок и осмотрел затравку. Все было в полном порядке.

Низко опустив голову и подперев ее левой рукой, не выпуская из правой пистолета, он задумался.