Николай Гейнце - Тайна высокого дома

Семен Порфирьевич медлил. Он знал, что его игра проиграна, как только Гладких войдет сюда. Он ненавидел его от всей души, но все же не терял надежды. Он, как и сын, был настойчив и упрям. Наконец, он вышел сделать распоряжение и снова вернулся в кабинет. Через несколько минут туда же вошел Гладких.

— Иннокентий! — сказал ему Толстых. — Семен сказал мне сейчас, что его сын влюблен в Таню и хочет на ней жениться. Что ты скажешь на это?

— На это я отвечу, — с нескрываемым презрением отвечал Гладких, — что Семен Порфирьевич даром потратил и время, и слова.

— Я думал, что мой сын… — весь дрожа от гнева, начал было Семен Порфирьевич.

— Ваш сын, — перебил его Гладких с той же презрительной улыбкой, — может искать себе невесту, где ему будет угодно, Таня же никогда не будет его женой, слышите, никогда!

— Берегитесь, Иннокентий Антипович! — с нескрываемой злобой воскликнул Семен Порфирьевич.

— Меня не пугают никакие угрозы, Семен Порфирьевич! — вызывающе, скрестив на груди руки, сказал Гладких.

Семен Порфирьевич, казалось, хотел броситься и разорвать его, но сдержался и сказал вкрадчивым голосом:

— Таня уже взрослая девушка, и если вы не хотите оставить ее старой девой, то мне бы хотелось знать причину вашего отказа.

Гладких молчал.

— Во всяком случае, она может иметь право, надеюсь, выразить свое желание и нежелание.

— Вы хотите услыхать ответ от нее лично?.. — сказал Гладких. — Извольте. Ваше желание будет исполнено.

Он торопливо вышел из комнаты и закричал:

— Таня, Таня!

Затем он снова вернулся в кабинет. Молодая девушка не замедлила явиться. Она застала Семена Порфирьевича и Гладких, стоящих друг против друга, а Петра Иннокентьевича, полулежащим в кресле.

— Папа, папа, что с тобой? — подбежала она к последнему.

— Ничего, дитя мое! — улыбаясь, сказал старик. Он привлек ее к себе и поцеловал в лоб.

— Ты вся дрожишь?

— Я очень испугалась. Я подумала, что ты заболел… Зачем меня звал крестный?

— Спроси его.

Молодая девушка вопросительно посмотрела на Гладких.

— Таня, — сказал тот с расстановкой. — Дело идет о твоем замужестве. Семен Порфирьевич просит твоей руки для своего сына. Согласна ты или нет?

— Но я не хочу совсем замуж!.. Ни за что!.. — воскликнула она, бросаясь к Гладких со слезами на глазах.

— Вот вам ответ! — обратился последний к Семену Порфирьевичу.

Затем он довел Таню до двери.

— Иди в свою комнату, моя голубка… Нам не о чем больше тебя расспрашивать.

Таня удалилась. Следом за ней ушел из кабинета и Гладких. Семен Порфирьевич проводил его злобным взглядом.

— Погоди-ж ты! — сквозь зубы, чуть слышно, проворчал он.

Четверть часа спустя Семен Порфирьевич встретил сына, ходившего взад и вперед по саду.

— Я вижу по твоему лицу, что наше дело провалилось! — сказал он отцу.

— Я чуть не лопнул от злости, и если мне когда-нибудь доведется встретиться с этим проклятым Гладких где-нибудь в укромном месте, я рассчитаюсь с ним по-свойски! — отвечал отец.

— Я ненавижу его также от глубины души…

— Пока этот человек будет здесь, мы с тобой не достигнем ничего. Петр совершенно в его власти, а у этого Гладких относительно Татьяны есть какой-то план, неизвестный даже Петру… Он чего-то и кого-то ждет… Верно одно, что он решил нас лишить наследства.

— Это несомненно.

— И все для этой девчонки… Она для него — все. Петр, впрочем, меня успокоил, он сказал, что никогда не сделает духовного завещания… На «дочь убийцы» нам тоже нечего рассчитывать — она тебя не любит…

— Но я люблю ее.

— Теперь тебе ее надо забыть… но когда мы сделаемся владельцами высокого дома и обладателями состояния Петра, мы решим, что с ней делать… Если ты захочешь, то сделаешь ее своей любовницей… Понял?..

— Как не понять… но когда еще это будет… — дрожащим голосом сказал сын.

— Подождешь… кусочек аппетитный… — рассмеялся отец гадким смехом.

Они вышли, разговаривая, из сада и пошли по направлению к тайге. Передняя часть ее была пустынна; работы производились далеко от дому.

Они вошли в чащу.

— Тут мы можем говорить без помехи, — сказал Семен Порфирьевич.

Сын вопросительно поглядел на него.

— Гладких стоит на нашей дороге, — продолжал отец, — значит, он должен быть устранен…

Сын вздрогнул.

— Я уже давно об этом думал, но как это сделать?

Старик пожал плечами.

— Когда хочешь избавиться от врага, то всякое средство хорошо; надо только выждать случая…

— А если такого случая не представится?

— Надо его подготовить…

— Это нелегко…

— Так говорят только лентяи и пошляки! — рассердился Семен Порфирьевич. — Гладких наш враг, он мешает нашим планам, он должен исчезнуть. Тогда мы будем хозяйничать в высоком доме, Танюша будет так или иначе твоя, в наших руках будет весь капитал. Все это в нашей власти! Неужели мы этим не воспользуемся? Это было бы более чем глупо. Повторяю, единственная преграда этому — Гладких. Он должен умереть!..

— Но как?.. Он живуч и силен… — проворчал сын.

— Мало ли есть способов, мало ли случается несчастий с людьми? Отчего же и с ним не может чего-нибудь случиться?..

— Надо будет обдумать это! — мрачно сказал Семен Семенович.

— Я уеду в К. У меня там есть спешное дело, но по первому твоему зову я буду здесь.

Они вышли на поляну. Вдруг, в десяти шагах от них, выбежала из лесу женщина с искаженным, видимо, безумием лицом, вся в лохмотьях, худая, как скелет, бледная, как смерть. Подняв к небу свои костлявые руки, она крикнула диким голосом:

— Как много еще злых людей на свете!

Затем она снова убежала в лес.

Отец и сын вздрогнули и остановились.

— Кто это? — спросил отец.

— Я слышал от рабочих, что в тайге поселилась какая-то сумасшедшая нищая, но никогда сам не видел ее. Вероятно, это она…

— А-а-а! — заметил, оправившись от смущения, Семен Порфирьевич.

Поляна, по которой они шли, образовалась из первого места, занятого прииском; здесь когда-то, лет двадцать тому назад, стояла казарма рабочих, теперь отнесенная далеко в глубь тайги.

— Смотри!.. — вдруг остановился Семен Порфирьевич.

Оба они стояли около старого, давно заброшенного колодца, вырытого в то еще время, когда здесь производилась промывка золота.

— Что такое? Колодец? — с недоумением спросил сын.

— Совершенно верно. Старый глубокий колодец, который теперь заброшен, но в котором есть достаточно воды, чтобы человек, упавший в него сверху, захлебнулся и был бы захоронен там навеки.

— Иннокентий Антипович не раз говорил, что его надо засыпать, так как, неровен час, может случиться несчастье. Почему же этому несчастью не случиться с ним самим… Он часто проходит здесь… Раз я даже видел его сидящим у самого колодца на возвратном пути с приисков… Если его найдут в один прекрасный день на дне колодца… виной будет только его неосторожность… Не так ли?