Б. Кайго - Тигр в лабиринте

Семь… восемь… девять… десять… одиннадцать… двенадцать… тринадцать… четырнадцать!., пятнадцать!., шестнадцать!., семнадцать!!!

Восемнадцатая булавка упала на землю, и Ли Као обернулся ко мне, улыбаясь во весь рот и сияя, как звезда.

— Десятый Бык, заморские торговцы готовы продать душу ради китайских компасов, которые являются таким чистейшим магнитом, что выдерживают по десять дюймовых булавок. Здесь же сотни компасов, выдерживающих семнадцать булавок! Мой мальчик, в течение жизни мне, конечно, не раз удавалось отхватить немалый куш, но по сравнению с этим!.. Лу Юй, мы только что стали самыми богатыми людьми во всей Поднебесной! — с гордостью сказал он.

Первым делом следовало зарекомендовать себя людьми богатыми и знатными, и чего мы только ни делали, чтобы это доказать. Я лишь смутно припоминаю цветы, музыку, благовония и серебряные пояса, лодочные гонки и игры в кости, споры, званые обеды и мелькание легких женских ног. Мы плавали под парусом по лазурным озерам, видели странные пагоды, причаливали к загадочным островам, где бледные монахи в черных балахонах продавали какие-то таинственные магические предметы. Мы были богачами, да такими, что наш паланкин несли шестьдесят преданных слуг. Обнаженные танцовщицы вились вокруг нас, а мы брали пригоршни серебряных монет и бросали их толпам людей, всюду следующих за нами.

— Купите чистую одежду! — кричали мы. — И хорошего вина! Избавьтесь от этих ужасных вшей! Примите ванну!

— Долгой жизни господину Ли Као! — гудела толпа. — Долгой жизни господину Лу

Юю!

Возможно, вы подумаете, что я совсем забыл об истинной цели нашего путешествия.

Нет, это не так. Каждую ночь мне снились кошмары. Я видел бедных детей, они лежали все так же неподвижно, и смерть кружилась над ними. Меня жутко мучила совесть, и как я был рад, когда Ли Као наконец сказал, что мы уже достаточно зарекомендовали себя, и пора делать решающий ход. Старик решил, что лучшим способом привлечь внимание

Ключника-Кролика будет сжечь дотла наш дворец. Здание, разумеется, принадлежало правителю, и я как раз жарил на пепелище гуся, когда главный счетовод, учуяв неладное, заспешил к нам.

— Ох, батюшки, батюшки, — начал он, как обычно. — Правило 226, параграф Д, раздел Б: за непреднамеренное разрушение дворцов правителя…

— Преднамеренное, мне наскучил этот унылый вид из окна, — зевая, сказал мастер Ли.

— Раздел В: преднамеренное разрушение дворцов правителя. Возмещение полной стоимости дворца плюс 50 %, расходы за тушение пожара и уборку мусора, плюс тройной штраф за нарушение спокойствия, еще половина от всего за оскорбление правителя, плюс…

— Хватит скулить, болван, скажи общую сумму! — прохрипел Ли Као.

Я думал, беднягу хватит удар. Ключник-Кролик закатил розовые глазки и тонюсеньким голосом пропищал:

— Девятнадцать тысяч семьсот два ляна серебра!

Ли Као хмыкнул и показал пальцем на длинный ряд сундуков неподалеку.

— Возьми один из вон тех, синих, — безразлично ответил мастер Ли. — Вообще-то там по двадцать тысяч в каждом, но господа Ли Као и Лу Юй не станут требовать сдачу, Ключник-Кролик грохнулся в обморок. Понадобилось несколько минут, чтобы привести его в чувство, но, очнувшись, он сразу же решил не упускать шанс.

— Как жаль! Достопочтенным Ли Као и Лу Юю сегодня негде ночевать, и хотя мое скромное жилище вряд ли их устроит… видите ли, сегодня мне скорее всего придется остаться в замке считать деньги, и моя дражайшая супруга будет совсем одна. А это небезопасно, знаете ли, женщинам нужны защита, забота, внимание…

Он упал на колени и стал целовать наши сандалии.

— Жемчуг… нефрит!..

— Хочешь жареного гуся? — с улыбкой предложил мастер Ли. — Его лично приготовил господин Лу Юй, в отличном вине, с медом и абрикосами. Кстати, господин Лу Юй — ученик великого Чан Чоу, который сказал, что предпочитает собственную стряпню, но чужих жен.

— Конечно! — радостно воскликнул Кролик. — Совершенно верно!

В эту ночь мне предстояло встретиться с самой дорогой женщиной в мире. В небе луна играла в пятнашки с облаками, теплый ветер пах цветами, а в темном саду трещали сверчки. Дорожка из жемчуга и нефрита, которую я выложил перед домом Ключника-Кролика, сияла как отражение Небесной Реки, и у меня перехватило дыхание, когда я увидел бегущую мне навстречу девушку. Она кричала от восторга, подбирая блестящие стекляшки, и наконец подошла настолько близко, что я смог се разглядеть.

— Десятый Бык, — подумал я, — тебя безжалостно надули! Ее нельзя было назвать даже хорошенькой. Цветок Лотоса оказалась обычной крестьянкой, с большими ступнями, короткими толстыми ножками, большими квадратными ладонями и простым плоским лицом. Она остановилась и, задрав голову, посмотрела на меня так, словно была на сельской ярмарке и думала, стоит ли покупать этого коня. В конце концов она решилась. Ее глаза говорили: «Да, пожалуй, я возьму эту симпатичную вещицу». И тут она улыбнулась.

Не нахожу слов, чтобы описать ее улыбку. Словно вся нежность и радость, вся любовь и смех, которые только есть на планете, собрались в один большой кулак и ударили меня прямо в сердце. Через секунду я стоял перед ней на коленях и обнимал ее ноги.

— Меня зовут Лу Юй, только не путайте меня с автором известной «Книги Чая».

Вообще же друзья называют меня просто Десятый Бык, — промямлил я.

Она засмеялась и погладила меня по голове:

— Я буду звать тебя Пупсик.

То, насколько я был околдован, можно понять хотя бы из того, что мне это понравилось! Мне очень понравилось имя Пупсик, и я был готов ради нее на все.

— Знаешь, Кролик, — сказал я через пару дней, — твоя жена не отличается ни остроумием, ни умом; она не умеет ни читать, ни писать, не знает правил этикета и даже отнюдь не хороша собой. Но я готов целовать землю, по которой она ходит.

— Ага, вот так все и говорят, — вздохнул Ключник-Кролик.

— Мастер Ли, я сошел с ума? — спросил я.

— Ну, — усмехнулся старик, — почему? Знаешь, Десятый Бык, красоту слишком переоценивают. За свою жизнь я знал очень многих красивых женщин, поверь мне, и вот что я тебе скажу. Они все одинаковые. Красотка вынуждена спать до полудня, дабы хорошо выглядеть. Затем, после того как ее вымоют и вытрут, она распускает волосы каскадом манящих ив, красит брови в стиле далеких утренних гор, поливает себя ароматами «девяти изгибов горного потока», накладывает румяна, тушь, тени для век и горы пудры, влезает в расшитый цветами сливы халат, юбку и чулки, надевает четыре или пять цзиней украшений, долго смотрится в зеркало, пока не убедится, что ее лицо представляет собой застывшую маску, затем прыскается благовониями «небесные Духи дождя» и крошечными шажками входит в новый день, который, как и все предыдущие, состоит из сплетен и пустой болтовни.