Б. Кайго - Тигр в лабиринте

Я был настолько ошарашен, что не мог вымолвить и слова. Настоятель наклонился и похлопал меня по колену.

— Сынок, ты отправляешься в путь с человеком, который рисковал своей жизнью по меньшей мере девяносто лет. И Мастер Ли знает все слабости прародительницы куда лучше, чем я. Так что, надеюсь, вам повезет.

Настоятель умолк и задумался. В теплом воздухе жужжали пчелы и мухи, и я думал, слышит ли он и стук моего сердца. Несколько минут назад я был готов помчаться в путь, как олень; сейчас же мне хотелось попросту зарыться в землю.

— Ты хороший парень, Десятый Бык, и я бы не позавидовал тому, кому придется помериться с тобою силами. Но ты почти ничего не знаешь о мире. По правде говоря, я не так волнуюсь за твое тело, как за твою душу, мой мальчик. Понимаешь, ты ничего не знаешь о таких людях, как мастер Ли. Он сказал, ему надо остановиться в Пекине, чтобы взять немного денег, тогда как на самом деле…

Он запнулся, словно подбирая нужное слово. Но, наверное, потребовалось бы несколько лет, чтобы мне все объяснить.

— Десятый Бык, мастер Ли — наша единственная надежда, — угрюмо сказал настоятель. — И ты должен во всем его слушаться. Ступай, я буду молиться за тебя.

С этим довольно тревожным благословением он отпустил меня, и я пошел попрощаться с друзьями и семьей. Чуть позже меня сморил сон. Я спал, и мне снились румяные детки женьшеня, которые резвились и прыгали вокруг, пока я пытался перевязать красной ленточкой волшебные растения, росшие в саду, где три миллиона шелковых листьев трепыхались на ветру, разносящем смрад трех миллионов мертвых тел.

«Весенний ветер подобен вину, — писал Чан Чоу, — летний — чаю; осенний ветер пахнет как дым, а зимний — горчица или имбирь». Ветерок, подметающий улицы

Пекина, был чаем с запахом дыма, а также ароматами сливы, мака, пиона, платана, лотоса, нарцисса, орхидей и диких роз, сладких листьев банана и бамбука. Но также здесь пахло потом, свиным салом и прокисшим вином, как и всеми теми людьми, коих было, наверное, больше, чем во всех других городах, вместе взятых.

Когда я впервые попал сюда, то был слишком занят поисками улицы Глаз, и мне было не до праздника луны. Сейчас же все было иначе. Что тут творилось! Я как завороженный смотрел на жонглеров, подбрасывающих булавы, и акробатов, кувыркающихся в воздухе.

Девушки, маленькие и изящные как фарфоровые статуэтки, на цыпочках танцевали на огромных искусственных цветках лотоса. Паланкины и повозки важных господ медленно проплывали по улицам. В открытых театрах разыгрывались спектакли, а игроки в кости кричали от восторга или кляли злополучную судьбу. Я ужасно завидовал этим элегантным и уверенным в себе богачам, которыми восхищались женщины. Они, как коты, грелись в лучах своей власти или не удовлетворенные и этим отправлялись на улицу Четырехсот Запретных Удовольствий, Вокруг, в расписанных яркими красками шатрах, юные красотки стучали в барабаны и пели песни бубнов и цветов. А почти на каждом углу старухи торговали питьем и фруктами в сахаре, крича и зазывая людей: «Эй! Подходите ближе, мои детки! Я расскажу вам легенду о великом Эрлане и о том, как его сожрал ужасный вепрь из загробного царства».

Мастер Ли ловко орудовал локтями. Мы без труда пробивались сквозь встречную толпу, и нам вдогонку неслись крики и брань. Старик чувствовал себя здесь как рыба в воде. Он объяснил, что для горожанина странные звуки города столь же понятны, как звуки природы для меня. Например, длинный протяжный звук камертона говорил о наличии поблизости лавки цирюльника; стук фарфоровых ложек о миску предвещал клецки в горячем сиропе; а звон медной посуды означал то, что где-то рядом продавалось питье из диких яблок и слив.

Ли Као уверенно шел вперед, а я по своей наивности полагал, что он собирается попросить денег у кого-нибудь из знатных друзей или одолжить их у ростовщика. Мне стыдно признаться, но я ни на мгновение не вспомнил ни бамбуковую хижину, где он жил, не представил его возможных друзей. И потому изрядно удивился, когда мы вдруг резко свернули с главной улицы и оказались среди помоев и нечистот. Крысы таращились на нас жадными злыми глазами, горы мусора перегнивали, пузырясь и источая жуткий смрад, а у стены в куче отбросов лежал «труп», который при ближайшем рассмотрении оказался мертвецки пьяным бродягой. В конце улочки стояла покосившаяся деревянная хижина, над которой висел голубой флаг виноторговца.

Позже я узнал, что винная лавка Одноглазого Вэна считалась самым злачным местом во всем Китае, но тогда увидел лишь мрачную комнату, где кишели мухи и сидел какой-то разбойник с нефритовой серьгой в разодранном ухе.

— И вы, слабаки, называете эту мочу вином? Да у нас в Сучжоу мы делаем такое вино, что вы лишь понюхаете — и уже свалитесь с ног! — орал он.

Одноглазый Вэн повернулся к жене, которая стояла за прилавком и месила какую-то дрянь.

— Надо добавить еще красного перца, моя голубка.

— Двести двадцать два проклятия! — завопила Толстуха Фу— Перец кончился!

— В таком случае, о свет моей жизни, добавим желудочного сока больной овцы, — спокойно ответил Вэн.

Разбойник выхватил кинжал и стал яростно рассекать воздух.

— И вы, слабаки, называете это мухами? Да у нас в Сучжоу такие мухи, что мы им подрезаем крылья, привязываем к плугу, и они у нас землю пашут! — вопил он.

— Вероятно, немного дохлых мух придадут букету особый аромат, — задумчиво произнес Одноглазый Вэн.

— Ты гений, о самый прыткий из всех жеребцов, но это слишком рискованно, — сказала Толстуха Фу. — Они могут перебить наш знаменитый привкус мореных тараканов.

Тут разбойник увидел Ли Као.

— И вы, слабаки, называете этих карликов мужиками? — снова заорал он. — Да у нас в Сучжоу мужики облака головой достают!

— Да? А в нашей скромной деревне мужики верхней губой лижут звезды, а нижней роют землю, — мягким голосом произнес мастер Ли.

Громила задумался.

— А где же у них тогда туловище?

— А нет у них туловища, — ответил старик, — они как ты — один сплошной рот.

В этот миг сверкнуло лезвие, брызнула кровь, и Ли Као спокойно бросил серьгу себе в карман вместе с отрезанным ухом бандита.

— Меня зовут Ли Као, и у меня есть один маленький недостаток, — учтиво поклонившись, произнес он. — А это мой уважаемый спутник, Десятый Бык, который сейчас размозжит тебе голову тупым предметом.

Я не очень хорошо понял, что значит «тупой предмет», но, к счастью, спрашивать не пришлось: громила сел за стол и зарыдал. Ли Као же обменялся непристойной шуткой с Одноглазым Вэном, ущипнул Толстуху Фу за зад и кивком пригласил меня присоединиться к ним распить кувшин вина, к счастью, уже не их собственного приготовления.