Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

Взрослея, стал особенно болезненно таить в себе ранимость, боясь, что его сочтут «немужественным». Из вызова себе («надрыва» — как стал он об этом думать впоследствии) улизнул, бросив гимназию, в Туркестан и семнадцатилетним волонтёром совершил с отрядом генерала Скобелева поход 1875-76 годов на Коканд. Удостоенный медали «За покорение ханства Коканскаго», Байбарин скрыл, что его отец — старообрядец (раскольникам выход в офицеры был заказан) и окончил Казачье училище. Однако, как ни превозмогал он себя, душа не принимала порядков и духа воинской службы. Об участии в походе, когда плодородная Ферганская долина была вытоптана, думалось с отвращением. Нагляделся до мути на заколотых штыками, на зарубленных местных жителей, которые восстали против своего правителя Худояр-хана и претерпели кару от русских. Солдатские лица в их большинстве казались Байбарину добродушными, и его поражало: сколько злобы открывалось в этих людях, стоило им войти в селение нищих дехкан, с каким азартом солдаты, исполняя приказ офицера (зачастую немца русской службы), преследовали и убивали прячущихся — будь то женщины, старики, малые дети…

Не находя мира с собой, Байбарин искал пекла: пошёл в войска, которые отправлялись штурмовать труднодоступную туркменскую крепость Геок-Тепе. После её взятия в 1881-м — доказав, что храбрости ему не занимать, — уволился в отставку в чине хорунжего. Отзывчивость на чужое страдание привела его к тому, что он сделался ходоком по делам обиженных («Открывай уста твои за безгласного», — сказано в Священном Писании). С прошениями, ходатайствами челночил он по присутственным местам, досаждал судьям, стучался в двери к самым высокопоставленным сановникам.

В этом занятии перемещался по России, обычно оставаясь в том или ином городе до необоримой неудачи. Она погружала в маятное состояние расстройства, когда помогала дорога: он переезжал из Перми в Екатеринбург, из Читы в Хабаровск. В такие шаткие периоды постился, не употребляя в пищу ничего, кроме ржаного хлеба. Но с опытом удачи всё вернее преобладали — и Проклу Петровичу счастливо чувствовалась осмысленность жизни.

Он брал с более-менее имущих умеренное вознаграждение; тем, кто ничего не имел, помогал бесплатно. Заработка хватало, чтобы прилично одеваться. Долговязый, гибкий, с тёмными горячими глазами, он одержал немало сердечных побед.

Солнечным, ещё тёплым днём осени, когда расцветали астры, Байбарин познакомился на народном гулянии в самарском городском саду с Варварой. Воздушное белоснежное платье, доходившее до щиколоток, делало её, рослую, ещё выше и стройней. Широкополая соломенная шляпа, отделанная палевой лентой, подчёркивала зеленоватый блеск её глаз. Поверх платья на девице была узкая кружевная блузка, и она тоже очень шла ей.

У давнего холостяка стала крепнуть мысль о женитьбе. Родители Варвары были старообрядцы, но не из истовых — многих запретов не соблюдали. Отец девушки, служивший старшим приказчиком у владельца нескольких москательных и скобяных лавок, не пришёл в восторг, когда выяснил имущественное положение Байбарина. Дочь, однако, была влюблена в него. Родитель, желавший для неё не такого жениха, не уступал.

Тогда Байбарин решился на манёвр: взялся похлопотать для владельца лавок по одному запутанному тягомотному делу. Он здорово поусердствовал — тяжба выигралась, после чего произошёл разговор хозяина с приказчиком. Отцу Варвары было объяснено: бедность Байбарина проистекает всего лишь от доброты — мало берёт!

— От тяги к вину нельзя отбиться, а от доброты — можно, — заключил купец. — Станет брать как положено — к моим годам богаче меня будет.

Приказчик отметил выражение убеждённости на лице богача — и весной Варвара была выдана за Прокла Петровича. В медовый месяц, когда молодожёны отправились в путешествие на пароходе по Волге, их нагнала весть о кончине Байбарина-старшего. Тот оставил сыну именьице и наказ: «сделать культурное хозяйство». В последнее время Прокл и сам подумывал «сесть на землю». Он и жена приехали в Изобильную, преисполненные охоты въесться в труд.

У Прокла имелись две младшие замужние сестры: одна жила в Саратове, другая в Воронеже. Чтобы стать полноправным владельцем имения, надо было выплатить им по трети от той суммы, в какую оценивается земля.

Молодожёнам пришлось впрячься в крестьянскую работу, а мысли о технических новшествах отложить — нет на них денег. В муже и жене оказалась заложенной страсть к земле, благодаря своему рвению они стали уважаемой семьёй в Изобильной. Прокл Петрович к тому же, когда просили, писал за притеснённых жалобы, давал советы, всегда к месту цитировал Священное Писание, чем вселял трепет в старообрядцев.

Вскоре в станице прижилась потребность отзываться о нём почтительно. Небольшой чин, в котором он вышел в отставку, получил несвойственное ему значение. «Хорунжий!» — произносилось с той серьёзностью, с какой говорят: «Атаман». И, что было неслыханно, любой местный богатей первым снимал шапку перед отставным хорунжим: имея пахоты вчетверо больше, чем он.

В несколько изнурительных лет Байбарин рассчитался с сёстрами. За это время умерла жившая с ними мать — она непрестанно брюзжала, очень недовольная крестьянским бытом. Варвара Тихоновна родила дочь, а там и сына: росли крепкими.

Прокл Петрович сумел выиграть десяток казавшихся бесконечными тяжб, и его, «народного стряпчего» (так писали о нём губернские газеты), принимали в Оренбурге чуть не все влиятельные люди. Он продумывал планы, как преобразовать хозяйство, и часто ездил к передовому хозяину Михаилу Артемьевичу Калинчину.

Трудолюбивый, предприимчивый Калинчин был известен гостеприимством и открытостью. Владея поместьем в шестидесяти верстах к западу от Оренбурга, он с четырёх тысяч десятин не лучшей земли снимал урожаи, вызывавшие зависть соседей, причём и тех, кто имел более десяти тысяч. Работники Михаила Артемьевича пользовались первоклассным инвентарём, в хозяйстве исправно действовали паровые молотилки, производственный (мельничный) элеватор, построенный по последнему слову западноевропейской техники. Сам Калинчин умел поработать и за механика, и за бухгалтера.

Небольшого роста, но отнюдь не щуплый, он был тщательно выбрит даже в разгар хлебоуборки, когда показывал приехавшему Байбарину очередные усовершенствования:

— Нынче у меня и куколеотборники действуют от электричества!

— Ну-ка! — моментально вырвалось у гостя, чьё нетерпение объяснялось жизненно важной задачей куколеотборников. Если семена куколя, зловредного сорняка, попадут, пусть и в малом количестве, на перемол вместе с зерном, мука окажется отравленной. Поев испечённого из неё хлеба, можно слечь.