Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

— Я вам о Пестеле-папаше скажу! — хорунжий сел на кушетку. — Герцен у нас запрещён, но я постарался добыть. В «Былом и думах» есть замечательное местечко о Пестеле, коего Александр Первый поставил генерал-губернатором Иркутским, Тобольским и Томским. Огромный край скоро превратился в сатрапию — да сатрапа такого яростного ещё поискать! Пестель завёл здесь повсеместный открытый грабёж. Бросал в тюрьму даже купцов первой гильдии, держал их по году в цепях, пытал — пока не заплатят требуемое. Везде у него были глаза и уши. Ни одно письмо не уходило без проверки за границы края. И уж горе тому, кто осмелился написать что-то о порядках.

Калинчин заметил:

— Но ведь по матери и сам Герцен — немец.

— Он чувствовал себя русским, и его труды это доказывают! — решительно сказал Прокл Петрович. — Он повидал, послушал немцев и за границей. Они там не стесняются говорить, как они понимают своё положение в России. Герцен приводит слова из статьи их учёного. Тот утверждает, что Россия — один грубый материал, дикий и неустроенный, чьи сила, слава, красота оттого только и происходят, что германский гений ей придал свой образ и подобие. [4] А.И.Герцен. Былое и думы. Глава lvii: Немцы в эмиграции. «Руге … писал мне (а потом то же самое напечатал в „Джерсейском альманахе“), что Россия — один грубый материал, дикий и неустроенный, которого сила, слава и красота только оттого и происходят, что германский гений ей придал свой образ и подобие. Каждый русский, являющийся на сцену, встречает то озлобленное удивление немцев, которое не так давно находили от них же наши учёные, желавшие сделаться профессорами русских университетов и русской академии. Выписным „коллегам“ казалось это какой-то дерзостью, неблагодарностью и захватом чужого места».

Утверждение немца обидело Михаила Артемьевича. Он сказал сдержанно:

— Написать всё можно — чего только бумага не стерпит!

Лицо Байбарина приняло выражение суровой собранности.

— Пишут и правду. Я их Брокгауза почитываю — со словарём, конечно… — видя, что заинтересовал друга, хорунжий произнёс: — Читаю, перечитываю одно прелюбопытное место и совершенно-таки уясняю, почему у нас так хорошо немцам. Говорить, будто карьеру им обеспечивают их способности, — значит, самих себя водить за нос. Верховная власть столь к ним лицеприятна по причине, о которой у Грибоедова сказано: « Как станешь представлять к крестишку ли, к местечку, ну как не порадеть родному человечку!.. »

Преподнеся цитату из «Горя от ума», Прокл Петрович призвал Калинчина «взяться за факт». В 1730 году умер царь Пётр Второй — последний мужчина из Романовых. [5] Смотрим, к примеру, энциклопедический словарь Брокгауза (Brockhaus Enzyklopaedie. F.A.Brockhaus, Mannheim, 1986): «Pjotr II. Aleksejewitsch, Kaiser (seit 1727), Petersburg 23.10.1715 — Moskau 29.1.1730; Sohn des Thronfolgers Aleksej Petrowitsch, folgte Katharina I. am 17.5.1727 auf den Thron. Mit ihm starb das Haus Romanow im Mannesstamm aus ». («Пётр ii Алексеевич, император (с 1727), Петербург 23.10.1715 — Москва 29.1.1730; сын наследника престола Алексея Петровича, наследовал трон за Екатериной I 17.5.1727. С ним вымер Дом Романовых по мужской линии »). Потом правили женщины; правила Елизавета, дочь Петра Первого. [6] В вышеупомянутом энциклопедическом словаре Брокгауза в сведениях о Елизавете Петровне (Москва, 28.12.1709 — Санкт-Петербург, 5.1.1762) читаем указание на книгу: Kazimierz Waliszewski: La derniere des Romanov., E (paris 1902). Переведём с французского: Казимир Валишевский: «Последняя из Романовых, Е» (Париж, 1902). То есть с Елизаветой Петровной, не имевшей детей, вымерла и женская линия Дома Романовых. Смотрим у того же Брокгауза о Петре III: «Peter III., Kaiser (1762), als Herzog von Holstein-Gottorp (seit 1739) Karl Peter Ulrich , kiel 21.2.1728 — ropscha (bei petrodworez) 17.7.1762». («Пётр III, император (1762), герцог фон Гольштейн-Готторп Карл Петер Ульрих , Киль, 21.2.1728 — Ропша, 17.7.1762»). Посмотрим о Петре II и о Петре III в немецком «Народном лексиконе» Бертельсманна: «Peter II. (1715–1730), Kaiser 1727-30; letzter Romanow im Mannesstamm . peter iii. (1728–1762), kaiser 1762; herzog von Holstein-Gottorp Karl Peter Ulrich ». (Пётр II (1715–1730), император 1727-30; последний Романов в мужской линии . Пётр iii (1728–1762), император 1762; герцог фон Гольштейн-Готторп Карл Петер Ульрих ). C.Bertelsmann Volkslexikon, Verlag Guetersloh 1956, 1960, S. 1386. Она не произвела на свет продолжателей рода. Кому же она завещает престол? Одному из германских государей. Его зовут Карл Петер Ульрих фон Гольштейн-Готторп. Он родился от эрцгерцога Карла Фридриха фон Гольштейн-Готторпа и его жены Анны, которая, как и Елизавета, была дочерью Петра Первого. Её выдали замуж в германскую землю, она перешла в лютеранство, стала эрцгерцогиней фон Гольштейн-Готторп и, родив мужу наследника, через три месяца умерла. Отец умер, когда молодому человеку было одиннадцать: он занял голштинский престол. И вот того, кто третий год являлся эрцгерцогом Гольштейна и остался им, Елизавета определила в российские императоры.

В том, что пересказал Прокл Петрович, недостаёт подробности, о которой он не мог знать. Анна была помолвлена с Карлом Фридрихом в ноябре 1724, незадолго до смерти императора Петра Первого. В заключённом тогда брачном договоре Анна Петровна вместе с женихом под присягой отказывалась от всяких притязаний на российский престол — за себя и своё потомство. [7] В.И.Федорченко. Императорский Дом. Выдающиеся сановники: Энциклопедия биографий. Т. 2, с. 563.

Байбарин тоном наболевшей, страстно продуманной темы рассуждал о том, что стало для него таким открытием, — о подлоге:

— Не форменный ли подлог, что Карла Петера Ульриха фон Гольштейн-Готторпа преподнесли россиянам как Романова? Какой же он Романов, когда и его мать уже была не Романова? Извольте слушаться и почитать нового русского царя Петра Фёдоровича! Даже его отца Карла Фридриха не оставили в покое в родовом склепе — окрестили покойника Фёдором.

Байбарин ждал, что скажет его слушатель. Тот собирался с мыслями: «Надо будет у историков посмотреть. Если всё впрямь так…» Решив пока следовать намечающейся линии, проговорил:

— Но такое… э-ээ…

— Надувательство! — подсказал гость.

— Предположим, надувательство — как его оправдывают?

— Никак! Потомков Карла Петера Ульриха — то бишь Петра Третьего — и урождённой принцессы Софии Фредерики Августы фон Ангальт-Цербст называют Романовыми: вот и весь сказ.

Калинчин, не веря, что дело и впрямь столь нахальное, почувствовал любопытство к истории, в которой был не силён. Впрочем, кое-какие вещи он знал: например, то, что София Фредерика Августа стала Екатериной Второй.

— Что она немка, известно всем, — говорил гость. — Ну, а Пётр Фёдорович? Его мать Анна и та была русской лишь наполовину.

Михаил Артемьевич остановил:

— Не будем носиться с кровью. От сего исходит, знаете, запашок…

— Никакого запашка нам не нужно! — гость из-за живости настроения встал. — Мы лишь сделаем пометку: Пётр Гольштейн-Готторп, на четверть русский, и истая немка, кстати, его троюродная сестра София Фредерика, то бишь Екатерина произвели на свет Павла, коего ни один немец не мог бы не признать немцем. Эта кровь в дальнейшем сливалась опять же с германской, главным образом, кровью, но никогда — с русской! Опережаю ваши возражения! — Байбарин напомнил, что сам заявлял о признании факта: были и есть немцы, чьи заслуги перед Россией неоспоримы. — Однако заслуги перед нею и перед самозваной династией — вещи разные! Скажите, — обращался он к Калинчину, — как помог прогрессу господин Штюрмер своей ревизией Тверского земства?