Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных
- Название:Донесённое от обиженных
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Журнал «Литературный европеец», №№48-51,56-58 за 2002, №№63,64 за 2003
- Год:2003
- Город:Франкфурт-на-Майне
- ISBN:1437-045-X
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных краткое содержание
Немало россиян, по данным опросов, желало бы возвращения монархии. О ней охотно и подробно пишут — обходя, впрочем, одно обстоятельство. С 1762 Россией правила германская династия фон Гольштейн-Готторпов, присвоив фамилию вымерших Романовых. Государи-голштинцы явили такую благосклонность к немцам, которая не оставляет сомнений в том, кто были желанные, любимые дети монархии. Почему Ермолов и ответил АлександруI, спросившему, какой он хотел бы награды: «Произведите меня в немцы!» В 1914, в начале Первой мировой войны, из шестнадцати командующих русскими армиями семеро имели немецкие фамилии и один — голландскую. Четверть русского офицерства составляли одни только остзейские (прибалтийские) немцы.
Затрагивая эту тему, автор[1] обращается ко времени Гражданской войны, считая, что её пролог — крах монархии — имел национально-освободительную подоплёку.
Донесённое от обиженных - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Солнце зашло за городские крыши, и в той стороне, меж окрашенных в шафран облачков, непередаваемо утончённо сияло зеленоватое, политое косым светом небо. Юрий шёл через сад и с удовольствием обонял чуть внятный аромат набухших соком кленовых почек, погружаясь в лирические воспоминания о том, как Марата встряхнула и распалила его, Вакера, расшифровка поэмы…
Две встретившиеся девушки взглянули на него сбоку, он полуобернулся — ещё немного, и мы имели бы случай рассказать о прелюдии к некой пьеске. Но девушки уронили смешок и вольно убыстрили лёгкий шаг.
Юрий с напускной скукой подошёл к театральной кассе и прочитал объявление, что премьера переносится, а билеты действительны на послезавтра на пьесу А.М.Горького «Сомов и другие».
«Марат резину не тянет!» — подумалось со смешанными чувствами. Отчасти взыграло самодовольство: какого нагнал переполоха! Но и кусало сожаление: постановку Кацнельсона уже никогда не удастся увидеть. Резонная мысль, что следовало посмотреть премьеру, а потом потрясать начальника, вызвала кислый вздох: попробуй утерпи…
Настроение оживлялось тем, что у него припасено кое-что. Адрес старца, сообщённый на днях Житоровым, не позабылся. Журналист посетил продовольственный магазин и продолжил путь по улицам, на которых, в отличие от Москвы, автомобили одиночествовали, тогда как лошади мелькали то и дело. «Всё больше — чалые… да нет — сивых поболе… а вон снова — мухортая», — замечал Юрий, гордившийся, что владеет тем особым богатством русского языка, которым точно определяется разнообразие конских мастей.
Вопрос, а сколько было бы лошадей, если б не колхозы, тронул воображение, и оно невольно запрудило мостовую упряжками…
Вечер между тем всем мастям предпочёл тёмно-серый тон, отчего пешеход, усиленно приглядываясь к полустёртым номерам домов, нашёл, что у арочного хода очень кстати стоит дворник.
— Скажите-ка, — требовательно обратился к нему Вакер, — вам известен Маненьков Терентий Пахомович?
Дворник успел изучить броскую внешность прохожего до того, как прозвучал вопрос, и ответил с готовностью:
— И-ии… эт-та-аа… идёмте проведу!
Он двинулся мерным шагом в полутёмную глубину хода и, оборачиваясь, спросил осторожно и любопытно:
— Э-эт-та-а… по какому делу?
Вакер отрезал с приструнивающей насмешкой:
— По воспоминаниям!
Собеседник, однако, не вывалился из седла.
— Пахомыч вспо-о-омнит! — протянул с уверенной свойскостью налаженных отношений. — В этом доме, — указал рукой на свод арки, — при нэпе жил и владел нэпач… После его ареста товарищи всё приходили и долбили стены… И каждый-то раз, видать, чего-то находили…
«Да ты под мухой!» — догадался Юрий по словоохотливости человека. Пересекая двор, озаряемый светом из окон, они приближались к одноэтажному, с жилым полуподвалом, флигелю.
— Пятнадцать годков, как я перенял от Пахомыча… он был тут дворник, — мужчина взялся за дверную ручку и встал подле входа так, будто сейчас поклонится: «Пожа-алте!» Начав сгибаться, вдруг выпрямился и, ребячливо хихикнув, распахнул дверь. Юрия обдало застарелым душком рухляди, квашеной капусты, гниющего дерева. Он пошёл было по лестнице вниз — провожатый ухватил за локоть:
— Не, не-е, вон туда!..
Дощатые ступени вели наверх в коридор. Дворник постучал кулаком в первую же, слева, дверь, на которой сохранялись клочья овчинной обивки. Открыла упитанная старушка в пёстреньком ситцевом платке. Секнув незнакомца смекалистыми глазками, выслушала дворника:
— Встречай человека, Мокеевна! Это к Пахомычу.
37
Комната оказалась побольше, чем представлял себе Вакер. У чистой белёной стены на топчане сидел, упершись рукой в подушку, знакомый старец. Сейчас он выглядел благообразно. К совсем белым расчёсанным волосам шла светло-серая холщовая толстовка, перехваченная ремешком, штанины были заправлены в белые вязаные носки.
Опрятное облачение деда, в особенности же мягкие домашние туфли из цигейки удивили Юрия, который определил в этом привычку к удобству и вкус. Настроенный на самое жалкое зрелище, он повеселел от подогретой любознательности.
— Здравия желаю, дорогой мой Пахомыч! — произнёс с иронически-медовой экспрессией, которую хозяин, смотревший не сказать чтобы внимательно, по-видимому, не оценил.
«Пень трухлявый — не узнал», — подумалось гостю.
У другой стены, напротив топчана, помещалась кровать, и хозяйка обтирала её спинку махоткой, стоя с видом совершенной беспричастности. «А эта непроста…» — заключил Вакер, попутно отметив, что плотной старушке ещё далеко до немощности. Он вновь обратился к старику:
— Мы встречались у вас на службе! — последнее слово выговорил с почтительной важностью. — Я к вам в сторожку заходил… Товарища Житорова знаете? — продолжил доверительно. — Это он дал мне ваш адрес.
Истрёпанные веки старца, из-под которых глаза едва виднелись, дрогнули и ещё больше наморщились.
— Пальто у тебя верблюжье, — сказал он неожиданно деловым, рассудительным голосом.
Юрий решил, что перестанет себя уважать, если за этой фигурой не окажется многотрудно-богатого прошлого.
— Отец товарища Житорова был комиссар. Вы ведь знали его? А я пишу книгу о войне с белыми, — пояснил он.
— Книгу… — задумываясь, повторил старик. — Хорошее дело!
Гость удовлетворённо кивнул, снял свой красивый реглан, шапку и повесил на вешалку сбоку от двери. Давеча он купил четушку (четвертьлитровую бутылочку) водки и сейчас, перед тем как поставить на стол, дал её хозяину подержать. Тот, к разочарованию Юрия, не стал её разглядывать, а бесстрастно вернул:
— Мои года уже не на питьё. — Упираясь руками в топчан, поднялся на ноги: — Давайте с нами картошку есть.
Вакер восторженно зажмурился и тряхнул головой, будто поесть картошки было его самой вожделенной целью.
Старик кивнул на хозяйку:
— Устинью угостите. А то не станет картошку варить… — и вдруг поперхнулся сухим подкашливающим смехом.
Хозяйка обмахнула тряпкой клеёнку перед гостем, севшим за стол:
— Почему не выпить, когда закуска есть?
Дед поместился на табуретке рядом с Юрием, и тот почувствовал тщательное внимание в его вопросе:
— Вы, стало быть, писатель будете?
— Писатель и журналист. Московский! — произнёс с нажимом на конец фразы Вакер.
Старец следил за ним спокойно и неприятно:
— Сколь в Москве отоваривают хлеба по карточкам?
«Ум, жаждущий сравнений», — внутренне усмехнулся гость, говоря:
— Смотря по какой категории.
— А вы про себя скажите, ну, там насчёт дворника, и возьмём неработающего по старости.
Юрий дал ответы с терпеливой любезностью.
— По низшим категориям — не богаче нашего, — отозвался дед, предоставляя гостю самому решить, огорчён он или обрадован.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: