Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных
- Название:Донесённое от обиженных
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Журнал «Литературный европеец», №№48-51,56-58 за 2002, №№63,64 за 2003
- Год:2003
- Город:Франкфурт-на-Майне
- ISBN:1437-045-X
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных краткое содержание
Немало россиян, по данным опросов, желало бы возвращения монархии. О ней охотно и подробно пишут — обходя, впрочем, одно обстоятельство. С 1762 Россией правила германская династия фон Гольштейн-Готторпов, присвоив фамилию вымерших Романовых. Государи-голштинцы явили такую благосклонность к немцам, которая не оставляет сомнений в том, кто были желанные, любимые дети монархии. Почему Ермолов и ответил АлександруI, спросившему, какой он хотел бы награды: «Произведите меня в немцы!» В 1914, в начале Первой мировой войны, из шестнадцати командующих русскими армиями семеро имели немецкие фамилии и один — голландскую. Четверть русского офицерства составляли одни только остзейские (прибалтийские) немцы.
Затрагивая эту тему, автор[1] обращается ко времени Гражданской войны, считая, что её пролог — крах монархии — имел национально-освободительную подоплёку.
Донесённое от обиженных - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
В чумоватой атмосфере задышал праздник не праздник, но что-то вроде. По накатанному нечистому городскому снегу затоптался высыпавший отовсюду оборванный народ — бездельно-занятой и ужасно говорливый, — и уж не верилось, что по этим улицам совсем недавно рысаки, всфыркивая, несли сани, в которых привставал разгорячённый, в расстёгнутой шубе, с бутылкой коньяка в руке барин.
Частную торговлю провизией прикончили, а по карточкам выдавали столько, что и мышь не облизнётся, — но взяла силу, слышась на каждом шагу, упрямо-лучезарная присказка: «Сегодня как-нибудь, а уж завтра — блины!»
Терентий Пахомович, постояв в очереди положенные часы, получал как дворник порцию овсяной крупы. Мокеевна была ближе к счастью. Вступив по купленной справке в профсоюз работников нарпита, устроилась поваром в столовую комсостава гарнизона. К весенним сырым метелям порции пшена чахоточно ужались, но Мокеевна приносила со службы коровьи и конские кости с остатками мяса.
Горожане мёрли от тифа и от голода, свозить покойников на лёд Урала запрещалось — а свозили. Мокрые снежные хлопья застилали сложенные наподобие поленниц трупы, но снег стаивал, и зрелище коробило непривычных — каковые, правда, стали редкостью.
Весна устанавливалась гнилая, с туманцами, изморосью, гололедицей. И с новостями иного, чем давеча, характера. Красные выдохлись — с востока наступали войска Колчака, нацеливаясь и на Оренбург. По нему проходили и проходили группками мобилизованные рабочие с тощими мешками за спиной.
В одно мутноватое утро шёл и Терентий Пахомович, но только не с мешком, а с внушительной вязанкой хвороста, который получил от конторы коменданта района — с тем, чтобы изготовить мётлы на лето. По дороге, обгоняя, проезжал воз, и кучер, накренясь с козел, позвал негромко:
— Эй, добрый человек!
Пахомыч, клонившийся под тяжестью ноши, выпрямился, увидел окладистую соломенно-седую бороду, широкую фигуру и узнал Никодима Лукахина из станицы Изобильной. Глянув по сторонам и не обнаружив подозрительных лиц, сказал с впивающимся вниманием:
— Встреча-то неслучайная, Фирсыч?
— Хочу вас подвезти. Вон туда вам? — произнёс Лукахин так, как если бы они вчера только расстались, и показал рукой на видневшееся через квартал здание с арочным ходом во двор.
— Как есть туда.
На гружёном возу нашлось место и для хвороста. Пахомыч поместился на козлах рядом с кучером, который поведал:
— Как красные в город зашли — я вослед сюда ж. Служу по развозу фуража со станции. Ну и из мастерских шорных вожу сбрую в конный полк.
— Похвально, — выжидательно и с иронией сказал хорунжий.
— Я тут проезжал и видал вас… то снег гребёте, то лёд скалываете, — сердито, будто осуждая, сообщал Лукахин, человек нелюдимого, тяжеловатого нрава. — Сегодня еду — вас нету. Значит, по делу пошли. Я во вторую ездку крюк сделал на вашу улицу: может, мол, уже трудится…
— А я как раз и иду.
— Ага. Вон, мол, идёт.
Запряжка поравнялась с арочным ходом, и возчик остановил лошадь. Терентий Пахомович понимал, что земляка побудило к встрече не просто дружеское желание повидаться. В прошлом у них имелось то, что сегодня разговорами бы их не развлекло: зная — это очевидно и для Лукахина, — хорунжий испытывал не столько беспокойство, сколько подъём напряжённой любознательности.
— Зайдём ко мне? — сказал он.
Никодим этого и ждал и молча согласился. Он сделал попытку понести хворост, но хорунжий перехватил вязанку, предостерегающе прошептав:
— Это когда за дворника носили?
Лукахин шёпотом же ответил:
— Да я бы и не взял… так только — чтобы вы не обиделись.
Терентий Пахомович от восхищения крякнул: звук пришёлся на миг, когда хворост очутился у него на спине. Сгибаясь под грузом, покряхтывая и оборачивая голову к спутнику, Пахомыч провёл его через двор к флигелю. Когда вязанка была заперта в кладовке в полуподвале и оба поднялись в комнату, чистенько выбеленную, с деревянным топчаном и железной койкой, Лукахин протянул большущую мослаковатую, будто выделанную из дуба и пропитанную морилкой руку:
— Теперь-то уж со свиданием… — ещё не улыбаясь, но помягчев, старый казак произнёс одними губами: «господин хорунжий».
— Со свиданием, со свиданием, Никодим Фирсыч! — После рукопожатия они обнялись. Хозяин собрался сказать о смерти Варвары Тихоновны, но гость опередил:
— Знаю я про вас. Мне знакомы здешние староверы — ну и был разговор. Дескать, обвенчались приезжие вдовец с вдовой… Тот, кто теперь навроде вам зять, сказал: человек, мол, с умом и очень крепкого характера… И мне что-то вы на ум… Поспрошал я, где вас можно увидеть. Думаю, а коли и не он — авось мне подойдёт с таким характером-то…
Терентий Пахомович словно бы пропустил последние слова мимо ушей:
— Хозяйка моя на службе — управлюсь сам. Супу поедим.
— Благодарствую! — произнёс с достоинством Лукахин. — Лишку времени нет — хватятся меня. Я — два слова сказать…
Хозяин, однако, заставил его сесть на табуретку.
— Тут вот что… — покашляв в кулак, приступил гость. — Дело-то не я придумал, а есть у нас один… — держа в руках шапку, он смотрел на неё и будто решал, что с нею делать. — Сговорились люди: когда наши к городу подступят, а красные, известно, теперь будут стоять крепко… так надо нам подняться и красный комитет перепластать!
«Как память о деле в Изобильной его горячит!» — подумал хорунжий.
— С нами будете? — спросил гость.
Хозяин ничего так не желал, как падения большевиков, но, зная уже достаточно, что такое белые, задавался вопросом: не обманывается ли Лукахин насчёт того, о чём говорит? Что представляют собой участники?
Гость словно собрался кашлянуть, но вместо этого неожиданно улыбнулся в бороду:
— Хорошо, что не даёте ответ сразу. Вы так и должны. Днями приду узнать.
Хорунжий кивнул. Подмываемый впечатлением, которому ещё надо было отстояться, провожал взглядом через окно фигуру, что удалялась по двору широкими шагами.
64
В небе, в восточной стороне, тяжело хлопнуло, возник белый клубящийся шарик и стал нехотя таять. Город обстреливали шрапнелью. Казачьи корпуса Дутова, по слухам, ещё вчера были на ощутимом расстоянии; очевидно, они произвели редкостно стремительный бросок…
Вскоре, однако, стало известно, что в пятнадцати верстах к востоку от Оренбурга, в посёлке Благословенном, — восстание и это восставшие, подойдя к городу, ведут огонь из захваченных у красных пушек.
Пахомыч не уходил с улицы — приглядывался, прислушивался; изнывал в тревожно подогревающем воспоминании о встрече с Лукахиным, которая произошла несколько дней назад. Разве не улыбался сейчас задор неба знаменательной схожестью названий: Благословенный и Изобильная? То, что было совершено прошлой весной, возвращалось как бы в образе нового вдохновляющего деяния, и хорунжий, в возросшем уважении к Лукахину, томился нетерпением соучастия.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: