Дереник Демирчян - Вардананк

Поцеловав руку Старшей госпоже, все вышли.

– Опора нашего дома – Старшая мать!.. – задумчиво проговорил Зохрак, оживление которого пропало после слов Старшей госпожи.

Он последовал за матерью, чтоб переодеться. Княгиня Шушаник увела Анаит и Астхик к себе.

Полное отсутствие вестей от уехавших в Персию нахараров вызывало все большее и большее беспокойство. Могло случиться, что они томятся в заключении или преданы казни… Не было исключено, что Азкерт уже выслал против Армении войска и они приближаются…

Тревога душила католикоса. Он разослал срочных гонцов к оставшимся в стране нахарарам с требованием безотлагательно явиться в Арташат на совещание.

«Если же не прибудете – знайте, что неминуемая гибель настала страны Армянской…»

Арташат переживал томительные, тоскливые дни. Обычно шумная столица умолкла, как бы замкнулась в себе. На улицах замерло движение. Оцепенелую тишину нарушали своим ляагом и стуком лишь кузнецы да паяльщики и лудильщики, но и они намного раньше обычного закрывали свои мастерские и собирались в узеньком тупичке в конце ремесленного ряда.

На городских стенах, враждебно поглядывая друг на друга, сновали у башенок персидские и армянские воины. Присматривался к персам крепостной воевода, недоверчиво покачивая головой. Горожане также смотрели на персидских воинов со жгучей ненавистью, бормоча проклятия при встречах с ними.

В ожидании вестей толпы бездомных крестьян и монахов, бежавших из родных мест от насилий персидских сборщиков, тесными группами бродили по городу и его окрестностям, сея тревогу и тоску.

От садов и скал расползались вечерние тени. Тоскливый день доживал последние часы. Вдруг у городских ворог закопошились люди: на взмыленных конях подскакал Атом Гнуни со своим телохранителем.

Атом остановил коня перед дворцом, в котором после отъезда нахараров в Персию временно поселился католикос. Служитель проводил Атома в покои. Католикос грустно сидел на коврике, разостланном на полу. Увидев молодого нахарара, он поднялся ему навстречу и радостно его приветствовал.

Атом, слегка покраснев, приложился к руке католикоса. Служитель разложил подушки для нахарара.

С тревогой глядя на Атома, католикос сказал:

– Никаких вестей!.. Страшусь я и опасаюсь: нет у меня надежды на благое завершение дела…

– Видно, плохо оно там обернулось, – задумчиво отозвался Атом.

Католикос с горечью воскликнул:

– Горе стране, против которой выступают ею же избранные сыны! Князья Мамиконян, Арцруни, азарапет, Артак…

– Не оплакивай их преждевременно, святейший отец! Пусть раньше вернутся! Еще посмотрим, какой вери они держатся… – с насмешкой проговорил молодой нахарар.

– Да сподобит меня господь умереть раньше, чем это сбудется! Да сподобит господь! – с горячностью воскликнул каголикос.

– Пока весть эта не подтвердилась, святейший отец. Я послал лазутчиков разведать. Да и зачем нам умирать? Мы еще сражаться должны. И не сомневайся: не останемся мы в долгу перед страной Армянской! Но… – он с досадой опустил взор, – нет известий! Да и я опаздываю!

– С чем ты опаздываешь? – спросил католикос с грустью и надеждой в голосе.

Словно говоря сам с собэй, Атом негромко вымолвил:

– Надо же организовать сопротивление… Не позволим мы им привести в страну вражеские войска!

Католикос в отчаянии ударил руками по коленям:

– И подымется у тебя рука против них?

– Я воин, святейший отец! Щадить я не имею права Католикос задумался, затем испытующе взглянул на Атома:

– А сможешь ли ты пойти с теми, кто остался верен?.. Разве вы готовы?

– Длл воина не может быть вопроса о готовности, святейший отец: на него идут войной – значит, он должен войну эту принять!

Горькие мысли овладели и молодым нахараром.

– Подозрения и сомнения грызут мне сердце! – признался он. – Неужели Спарапет и Артак Мокац могли поступиться своей совестью? Если да, то будет бой! И бой яе на жизнь, а на смерть!

Отрадно было глядеть на этого стройного, как тополь, молодого воина. Прекрасное лицо под шлемом с золотой насечкой горело вдохновением, рука сжимала осыпанную драгоценными камениями рукоятку меча. В глазах искрилась несгибаемая воля, решимость бороться к победить.

С улицы послышался шум большой толпы. Атом подошел к окну. Торопливыми шагами, почти бегом, ко дворцу приближались Гевонд, Езник Кохпаци и Егишэ. Их сопровождали всадники, по-видимому, прибывшие издалека: они были оборванны, имели усталый вид. Со всех сторон валила толпа. И вдруг пронзительный крик прорезал воздух:

– Весть злсзещая!.. Весть зловещая!..

Атом выбежал па террасу. За ним последовал католикос Гевонд бросился им навстречу:

– Святейший отеи, узнай страшную весть!.. Грядет сатана!..

Хриплый вопль пронесся над площадью:

– Горе потомкам Гайка!.. Горе потомкам Гайка!..

Из толпы вырвался обросший человек, весь в пыли, лохмотья его длинной рясы волочились за ш«м по земле.

Простирая вперед исхудалые руки, он вновь издал горестный вопль и, упав на колени, посыпал себе голову пеплом. Затем, обращаясь к Атому и католикосу, он привстал и вновь выкрикнул:

– Горе потомкам Гайка!.. Горе потомкам Гайка!..

Не отводя от него глаз, дрожа, католикос сурово повелел:

– Возвести нам весть зловещую!..

Вестник вновь упал на колени, рыдая обратился к католикосу и к народу:

– Слушайте, слушайте, святейший отец и народ армянский!.. Слушайте страшную весть! Отреклись от веры предков наших, заделались сынами сатаны Спарапет наш, марзпан, азарапет, владетель Арцрупи, владетель Рштуни и другие! Все! Все!.. – скорбно выкрикнул вестник и разорвал на себе ворот рубахи.

Толпа глухо застонала, послышались рыдания женщин. Католикос окаменел. Побледневший Атом злобно сверкнул глазами. Тяжелое молчание обрушилось на всех.

Внезапно с главной дозорной башни донеслись пронзительные ликующие звуки. Это персидские войска узнали об отступничестве нахараров, и трубач возвещал торжество Зрадашта… Зловещим был этот звук, словно возвещавший день страшного суда. Католикос осенил крестным знамением толпу, поднял руки и воззвал:

– Остались мы – и остался дух предков наашх. Да будет же он нам опорой!

Повелев Гевонду и его спутникам следовать за ним, католикос сделал знак рукой вестнику; тот встал и, не отрчхая пепла со своей головы, поднялся по лестнице, ведущей в покои.

Опустившись на подушки, католикос обратился к нему:

– Так говоришь, отреклись все?..

– Все, святейший отец! Все!.. Поклонились солнцу, побратались с Азкертом и вельможами арийскими и идут сюда с жрецами и персидским войском…

Католикос поник головой. Затем в порыве отчаяния он воскликнул: