Дереник Демирчян - Вардананк

– Спарапет приехал. Как посмеют они теперь страну отдать?! – вмешался какой-то воин.

– Не посмеют отдать, нет! – раздался со всех сторон гул голосов. – Если отдавать, скорей, марзпан отдаст. А Спарапет страны не отдаст!

Внезапно со стороны города донесся колокольный звон – зловещий, мрачный, похожий на погребальный…

Все вскочили.

– Что это, что? – послышались тревожные голоса.

– Идем! – воскликнул Оваким и бросился бежать в город. Толпа последовала за ним.

В городе царило смятение. Набат гудел все громче. Население высыпало из домов. Все спрашивали друг друга, что случилось, и никто не мог дать ответа.

Распространившиеся за последние дни вести, приезд нахараров, посещения марзпана персидскими сановниками, ночные совещания – все это вызывало тревогу среди населения.

К хлынувшей в город толпе пришлых стали присоединяться местные жители. Разбухая с быстротой горного потока, толпа свернула ко дворцу. Народ начинал понимать, что в храме и во дворце совершается нечто недоброе, касающееся всей страны. Люди с беспокойством следили за дворцом, ожидая, что оттуда покажется кто-нибудь и объяснит, что там происходит.

Внезапно из ворот выскользнули трепещущие языки факелов и мрачным багровым блеском осветили тысячеликую толпу, бурлившую на всех улицах города.

– Дорогу, дорогу! – взывал гонец, мускулистый и подвижный юноша, размахивая в воздухе жезлом и стремительно прорезая толпу. – Раздайтесь шире! Нахарары идут!..

Народ расступался, образуя неширокий проход. Все впились глазами во дворец, откуда должны были появиться нахарары.

– Настали вновь дни Шапуха… Проклятие персам!.. – послышался чей-то голос.

Нахарары вышли. Лица их были мрачны и озабочены. Впереди шли Ваан Аматуни, Нершапух Арцруни, Вардан Мамиконян и Гадишо Хорхоруни.

Позади шла группа телохранителей.

– По закону предков поступайте! Не отдавайте! – выкрикнул дед Абраам, когда нахарары поровнялисъ с ним.

– Вспомните дни Шапуха! – воскликнул еще кто-то.

Толпа зарокотала, качнулась и тронулась с места; все пошли за нахарарами. Но телохранители оттеснили народ. Толпа снова остановилась.

Нахарары проследовали в храм, который находился в нескольких кварталах от дворца. Тяжелым, гнетущим молчанием встретил храм вступивших под его своды князей. Холодом смерти пахнуло нахарарам в лицо.

Слабое мерцание лампад, не рассеивая мрака, скопившегося в углах и нишах, зловеще оттеняло воспаленные лица монахов. Они обступили католикоса, который, как некое мрачное изваяние, восседал на резном дубовом троне. Это был еще не очень старый, крупного сложения человек с властным взглядом больших черных глаз. Лицо его пожелтело от ночных бдений, но во взгляде читались ум и спокойствие умудренного богатым жизненным опытом философа и вместе с тем пыл непреклонного борца.

Когда вошли нахарары, он отвел глаза от пергаментных листов, которые сжимал в сильной руке, сосредоточенно, но спокойно изучая их. Чуть поодаль от трона, на ветхом ковре, прикрывавшем каменный пол, сидел невысокого роста старик священнослужитель, впрочем, довольно крепкий. На коленях у него лежала дубовая дощечка, на которую был наколот лист пергамента. Старец обдумывал что-то и записывал тростниковым пером, время от времени совещаясь с другими священнослужителями, сидевшими рядом с ним. Это был епископ Езник, по прозвищу Кохпаци, прекрасно владевший греческим, ассирийским и персидским языками и хорошо знакомый с учением Зрадашта,, опровержение которого он составил в свое время. Из помогавших ему двух пастырей один был тем аштишатским богословом, которому Вардан Мамиконян предложил выехать в Арташат для участия в составлении ответа Азкерту. Звали его иерей Гевод. В нем совмещались черты умного и волевого пастыря и пламенного патриота. За ними, внимая им обоим и не отводя от них взора, сидел другой из провожавших Вардана в Аштишат – Егишэ, молодой полумонах-полувоин с мечтательными глазами и вдохновенным лицом. Он был взволнован и больше наблюдал со стороны, чем участвовал в обсуждении. В душе его глубоко запечатлелись события последних дней, и он напряженно и встревоженно следил за их развитием. Как человек начитанный и одаренный поэтическим даром, он также был привлечен к составлению ответа персидскому царю вместе с Езником Кохпаци и Гевондом.

Остальные присутствовавшие в храме были епископы, высокие сановники церкви, прибывшие из Айрарата, Тайка и Армении Высокой, чтоб принять участие в обсуждении надвигавшихся событий.

Появление нахараров вызвало в храме движение. Все привстали, чтоб приветствовать их. Ваан Аматуни вместе с Варданом Мамиконяном прошел вперед, приложился к руке католикоса и молча стал чуть в стороне от него.

Наступило молчание, которое обычно бывает, когда люди не решаются говорить, опасаясь, что первое же их слово вызовет неприятную и нежелательную вспышку.

Нахарарам принесли табуреты, и они расселись по старшинству. И у священнослужителей и у нахараров было основание тревожиться. Власть духовенства была поставлена псд угрозу. Азкерт стремился уничтожить прежде всего религию, монастыри, их поместья. Он хотел подорвать материальную основу существования духовенства, чтобы принудить армян принять огнепоклонство, ассимилировать их, вытравить самую идею сопротивления, а после этого уничтожить духовенство, нахарарство, истребить и самый народ армянский.

Тревогой охвачены были и нахарары. Они чувствовали, что вера – лишь предлог, что Азкерт задумал уничтожение нахарарства…

Католикос встал, осенил нахараров крестным знамением и, с волнением глядя в глаза Вардану, произнес:

– Настало испытание, уготованное для нас лукавым, государь Мамиконян!..

– Испытание будет для всех нас, святейший отец! – ответил Вардан. – Если мы окажемся малодушны, заслуженным будет и наше бедствие..

Вновь наступило гнетущее молчание. Католикос тревожно оглядел собравшихся.

– Где марзпан? Разве нам надо приглашать его? – с упреком проговорил он.

– Не подобает марзпану участвовать в подобном совещании! – мрачно возразил Гадишо.

– Это почему же? – спросил чуть изумленно Ваан Аматуни.

– Марзпан представляет власть в стране!

– А мы, нахарары?

– Мы – представители власти в наших уделах, а марзпан- представитель персидского царя, – все так же мрачно, не поднимая глаз, настаивал Гадишо.

Нахарары молча задумались над его ответом.

Ваан Аматуни сказал:

– Хорошо, государи! Как бы то ни было, но именно марзпан должен подписать наше ответное послание царю. Царь будет считаться прежде всего с ним. И сколько бы он ни отмалчивался, когда-нибудь заговорить ему все же придется!