Райдо Витич - Послесловие

— Что тут пояснять, Артур Артурович? Нужно радоваться, что у нее амнезия и ни в коем случае не восстанавливать память, а писать новое, удобное на том чистом листе, что сейчас и представляет ее память. Воспоминания — то тяжелые, состояние тоже тяжелое, прибавьте контузии, не одну, как понимаю. Вместе это шок, дур дом, если хотите, если вообще не умрет.

— То есть, ты хочешь стереть до конца все, что она еще может помнить?

— Оно все равно сотрется, дело времени. Процессы мозга не изучены до конца, но психика очень хрупкая штука. Боюсь, что нормальной жизни вспомни все капитан, не будет. Будет неспокойная, на больничной койке и ладно обычного госпиталя, а то ведь и до специального не далеко. Заклинит и пойдет в атаку, и будет идти пока не умрет. И не поймет, что война закончилась.

Банга головой покачал: хор-р-рошая перспективка!

— Предложения есть?

— От вас зависит.

— Излагай.

— Написать новый сценарий прошедших лет, выдать ей, наложив на поврежденные клетки. И домой. Одно «но» в этом. Писать нужно так, чтобы ничего и косвенно к войне отношения не имело. Чтобы реакция не началась случайная, не ахнула все в исток и опять под угрозу смерти или дурдома. А такая легенда исключает ее службу, звания, награды. Значит, льготы. Да и несправедливо это, товарищ генерал, мое мнение.

"А умереть, но со званиями и наградами — это справедливо. В двадцать лет, ничего не увидев кроме кошмаров войны, гребанного фашизма?! Хорош выбор…Ну, льгот допустим ей моих и отцовских хватит, так что заморачиваться не стоит"

— Делай.

— Что? — нахмурился.

— Легенду давай! — рыкнул мужчина. — Без орденов прожить можно, а мертвому они никуда не уперлись! Тоже выбор: жить, но без звания или умереть, но при всех регалиях! Составляй легенду, мне доложишь и вперед!

— Но Сивухин?

— Плевать мне на него! Сделает, что скажу. Вперед, майор! Все решили.

Глава 50

Второго сентября было объявлено о безоговорочной капитуляции Японии.

Вторая Мировая война закончилась.

Радовались люди и, появилась стойкая уверенность, что вот сейчас-то, наконец, все наладится, будет нормальная жизнь.

Николай не спешил с выводами, как-то отучился дальше сегодняшнего дня заглядывать, планы строить. Сегодня есть — хорошо, будет завтра, завтра и решится что-то. Остальное прах, потому что вилами на воде написано и то ли будет, то ли нет. Что говорить о планах, если даже последние три субботы, как не завел в ритуал, а вырваться на ВДНХ не мог. Пока американская делегация по авиационному заводу да художественным выставкам шастала, все в ружье были поставлены, пахали от зари до зари, следя за порядком и чтобы муха мимо гостей не пролетала, чтобы лишнего чего их глаза не увидели, уши не услышали.

Наконец уехали «гостечки».

А тут Победа над Японией и официальное объявление выходным днем третьего сентября. Выходной! Великий праздник, что и говорить!

Что Николай, что Валя впервые отоспались. Потом сестренка к подружкам убежала, чему мужчина рад был. А сам начистил сапоги, в порядок физиономию помятую от сна привел, и к шести к фонтану на ВДНХ двигался, лавируя в толпе гуляющих, отмечающих, празднующих.

И затормозил, сразу узнав Саньку. Тот посидел, заматерел лицом, но все таким же разгильдяем был. Форма капитана ему очень шла и привлекала внимание не только военных, отдающих честь, но больше женщин и девушек. И Дроздов явно млел, окидывал их насмешливым взглядом, оборачивался, провожая наиболее симпатичные и фигуристые экземпляры.

Николай от волнения за папиросами полез, руки тряслись, лицо кривилось от радости напополам со злость. Так и хотелось заорать: где ж ты был, черт тебя дери, Дрозд?! Я уж тебя двадцать раз похоронил, разгильдяй ты этакий!

Шаг сделал, другой — ноги как ватные, внутри дрожит все, крик рвется и не сдержался — схватил Сашку за грудки, к себе разворачивая, чтобы внимание, наконец, и на него обратил и выдохнул:

— Где ж ты был, чертяка?

У мужчины глаза от удивления посветлели. Миг — одна ладонь Николаю на затылок легла, другая рука в китель на плече вцепилась:

— Колька? — он не верил, он лишь еще хотел поверить. Лицо судорогой подернулось, и мужчины крепко обнялись.

— Брат!

— Жив, старичок!

— Мать твою!! — закричали оба, подхватывая друг друга и отрывая от земли.

Дрозд по плечу Санину шарахнул:

— Ну, ты паразит полковник! — оценил звание с широкой улыбкой.

— Как на счет субординации, капитан?! — делано возмутился мужчина, но улыбка цвела как гвоздики на клумбе и выдавала радость.

— Ой, ой, ой, — хохотнул счастливый Александр. Схватил за грудки друга, встряхнул. — А по морде наглой?! Свин ты Колька! Самый настоящий свин! Живой и ни гу-гу! Совесть где?! А сейчас и тебя и Ленку отшлепаю! Пчела, мать ее! Хоть бы весточку дали! Я тут третью субботу воздух пинаю, думать что, не знаю!…

И вдруг стих, заметив как изменилось лицо Николая, улыбка спала и оно в восковую маску превратилось, взгляд больным стал.

И понял, что зря решил, что если Николай пришел, значит, знал, что Саша здесь. А узнать мог только от Лены.

И отступил, головой качнул от догадки: не говори ничего. Не говори!

Взгляд по толпе прошелся, еще надеясь найти в ней Пчелу.

— Нет ее, Саня, — глухо сказал Николай. Сел на бордюр фонтана и закурил, голову с весив.

Вот она радость — сначала до края небес, а потом без парашюта в бездну, вниз.

Сашка не верил, не хотел верить, топтался, еще на что-то надеясь. Он так ждал этой встречи, так уверял себя, что Ленка выживет, не может погибнуть, несправедливо это!….

А справедливость есть вообще?

— Как ты узнал о встрече? — развернулся к другу, уставился как будто винил. — Ты только от Лены узнать мог!

Санин кивнул:

— Встретились. В сорок третьем.

— А сейчас?! — склонился к нему, всеми силами желая, чтобы он разыгрывал его. Паршивая шутка, за такую морду бьют, но он переживет, даже простит старого дружка, только пусть он действительно шутит! И Лена сейчас подойдет! К лотку за мороженным отошла! Прическу поправляет в стороне и похихикивает, глядя на Сашку! Пусть что угодно, только жива, здесь она!…

— И сейчас, — посмотрел на него Санин. — Все там же, в сорок третьем.

Саша осел рядом, оглушило до звона в ушах. Лицо ладонями оттер, замер.

— Она же обещала… Я обещал — выполнил, а она?…

Николай только зубы сжал — нечего сказать. Плевать было фашистам на чьи-то обещания, им на людей в принципе плевать было. "Недочеловеки жить не должны".

Дроздов папиросу у друга забрал, затянулся, мешая горечь в душе с горечью во рту.

— Как? — спросил, немного в себя придя.

У Санина лицо вовсе серым стало. В сторону мужчина отвернулся, только чтобы друг не увидел в глазах, все, что его третий год крутит: