Райдо Витич - Послесловие

Комната сияла чистотой, на девушке было платье, которого Лена никогда не видела, туфельки, и вся она была настолько аккуратная и модная, что Санина никак не могла понять, к чему ей синий галстук, почему висит, покачиваясь, словно вальсирует в воздухе.

И только с истошным криком Домны девушка поняла, что синий галстук — язык повесившейся, а повесилась ее подруга, неугомонная, бедовая оптимистка Вера…

Этого было не понять, ни принять.

Стоял крик до воя, ругань заявившихся взять гражданку Назарову, а Лена брела неизвестно куда и все пыталась дойти до «вчера» когда Вера еще была жива, но уже что-то задумала. И спасти ее, ни на минуту не отпускать, держать, нет, увезти…

И потеряла сознание.

Она пришла в себя уже в темноте. Лежала на диване и смотрела в потолок, а рядом сидела и смотрела в пол Домна, зажавшись в угол, сопел Сергей. И было так тихо, что хотелось закричать во весь голос, так чтобы стекла лопнули, дом рухнул…

Ира все ждала Лену — девятнадцать пятнадцать, а ее нет. Знала бы кто за столом сидит, ее ждет, поспешила бы.

Сам Санин оказался другом Александра Дроздова, да не шапочным знакомым, а давним, старинным верным другом.

— Что-то запаздывает твоя подруга, — подмигнул ей Дрозд.

— Девушкам простительно, — улыбнулась она. — Так вы оказывается с начала войны вместе?

— И "до", — кивнул.

— А вы, Ирина, где воевали?

— Второй Украинский.

— Румынию брали?

— Было.

— Подруга тоже? — качнулся к ней Саша, зыркнув на Колю: не заскучал бы и не смылся. А то и в тактичность ударится — оставит их вдовеем с Ириной. Нет, он не против. Против того, чтобы Николай так и жил один.

— Подруга? — Ира прожевала мясо, что готовили в ресторане отменно, а может она давно подобного блюда не ведала? И сложила пальцы замком, поставив локти на стол. Уставилась на Санина:

— С Леной много странностей, вроде бы не воевала, но воевала точно.

— Это как?

— Манеры, знаете? Взгляды. Мы чувствуем друг друга, те, кто прошел тот ад, до сих пор в нем. Он так и поглядывает в лицах, взглядах, осанке, походке, суждениях, — сказала, задумчиво поглядывая поверх головы полковника. — Странные ощущения — мы давно здесь, давно мир в стране, а мы все равно воюем, мы все равно там, все равно на войне. Она стала нашей сутью. Это страшно.

Николай был полностью с ней согласен. Закурил, поглядывая на женщину с уважением. А она все рассуждала, но говорила, будто с собой, себе:

— Мы не можем понять тех, кто и дня не провел на фронте, они не могут понять нас. И опять война, только тихая, завуалированная и как ни странно непонятная, потому что смысл ее, цель абсурдны. И идет она меж теми, кто буквально два года назад был заодно против врага, а сейчас, словно привыкли к постоянным боям, а за не имением врага, нашли их друг в друге.

— Тяжело пришлось? — понял, о чем она Николай — хлебнула, вернувшись с фронта.

Сиротина очнулась, улыбку выдала спокойную, мудрую:

— Не мне одной. Но Лена действительно, что-то задерживается, — глянула на часы Саши.

— С пунктуальностью у твоей подруги плохо, — согласился мужчина.

Николай вина хлебнул, на друга посмотрел:

— О Васи вчера письмо получил. Уехал он все-таки в Житомир, жену нашел. Живут, — улыбнулся. — Голушко теперь завхоз в госпитале, ребенка с женой ждут. Все хорошо, а в письме все равно тоска чувствуется, невысказанность… Тебе привет передавал.

— Я его адрес так у тебя и не взял, эх! — поморщился. Остолоп, что сделаешь? Увлекся и, друга поздравить с великим праздником забыл.

— Он без обид, ты же знаешь. А вы Ира, переписываетесь с однополчанами?

— С подругой. Она из Ярославля. Два года вместе связистками. Только редко переписываемся. Замуж она вышла год назад. Муж до сих пор не знает, что она на фронте была. Она лейтенант, с осени сорок второго призвана, он сержантом войну закончил, полгода только воевал. Вот так, — улыбнулась грустно. — Скажите мне, мужчины, почему вы нас, подруг своих фронтовых обходите? Чем мы так вам не хороши?

— Это не к нам, — с уверенностью заявил Александр, обнял женщину за плечи. — Мы наоборот, только боевых девушек и уважаем.

Николай поглядел на пару, потом на часы: без пяти восемь вечера. Не пора ли честь знать?

— Пойду, — под тарелку деньги положил, так чтобы за всех заплатить хватило.

— Нет, подожди, может придет еще!

— Вы ей очень понравились, — посмотрела на мужчину Ира, надеясь, что этот аргумент немного задержит его, а Лена не замедлит явиться.

Но Санин только улыбнулся ей:

— Передавайте привет.

И пошел к выходу.

— Вот и посидели, — разочарованно протянул Саша. Покосился на Иру и впервые ничего к ней не почувствовал, даже желания. Грустно вдруг стало до одури — кого он обманывает?

Николай всегда был самым трезвомыслящим в их дуэте, и потому не разменивается, не обманывает себя.

— Он до сих пор свою жену любит, — протянул не известно зачем. И признался. — Я тоже.

Ира замерла: посмотрела в спину полковника, потом на капитана и нахмурилась:

— Пытаешься выбить ее из своего сердца мной?

— А вы чем-то похожи, — прищурил глаз на нее.

— Прошлым, — бросила и взяла папиросу: приятный вечер, ничего не скажешь. — Она мертвая, Саша, а вы и я — живые.

Дрозд улыбнулся желчно:

— Я говорю ему об этом постоянно. И себе. Только вот, толку пока никакого. Может время нужно, а может… — обнял Иру за плечи. — Поможешь забыть?

Она прищурилась от дыма на мужчину, лицо жестким стало:

— Нет.

Саша улыбнулся широко, только пытливый взгляд был холоден до озноба:

— Почему-то так и думал.

Отбросил салфетку и встал:

— Пойду, пожалуй, и я. Извини, Ирочка, как-то так вот… печально все получилось.

Женщина глаза закрыла, только чтобы не видеть, как он уходит, и не знать, что опять остается одна.

Ночью уже не в общагу поехала — к Лене. Разбирала ее злость на нее. Казалось отчего-то, что приди она, все по-другому было бы. Возможно сегодня она была бы с Дроздовым снова, забеременела наконец, а это уже хороший кукан для мужчины. Но даже если нет — у нее был бы ребенок! Она бы не была одна, было бы ради кого жить, терпеть эту доставшую до печенок прозу и нудность повседневности.

Водки по дороге купила, прямо у подъезда половину выпила, горе и ярость глуша. Губы оттерла, в темноту лестничной площадки шагнула. На этаж поднялась и, дверь пнула — она сама открылась. Ира вошла в квартиру и замерла — тихо, как в гробу.

— Эй? — позвала тихо. И громче крикнула. — Вы где все?!

Тихо — ни шороха.

Женщина попятилась. Ей вспомнилось, как они пришли проситься на постой уже ночью вот в такой дом. И никого в нем не было, только слишком уж тихо было. Дверь в одну комнату толкнули — там мертвецы, вторую — мертвые, третью, четвертую — везде мертвые дети, женщины. Как шли фрицы, так расстреливали, методично, каждого кого находили.