Р. Грейвз - Золотое руно

Аталанта коротко ответила:

- Мы с Мелеагром предложили, что будем охранять "Арго" и присмотрим за Гиласом, пока ты - в Мирине. Ты отказался. Идем, Мелеагр!

Когда они вместе удалились, Геркулес сказал Гирасу:

- Что за недобрый нрав у этой Аталанты! Но, полагаю, не хуже, чем у большинства женщин. Ну, а теперь, мой дорогой, ты избавлен от этой маленькой жадной лемносской девки, избавлен твоим дорогим и нежным Геркулесом. Я голоден. Как насчет того, чтобы поесть?

Гилас крикнул вслед Аталанте:

- Скажи Ифиное, пусть принесет моему приемному отцу поесть. Скажи ей, что ему нужны жареная овца и трехгаллонный кувшин вина.

Ифиноя провела Ясона и остальных аргонавтов через городские ворота. Женщины громко восхищенно приветствовали их. Маленький Анкей передал по всей колонне: "Глядеть вперед, не убирать рук с оружия!"

Они прошли в палату Совета, вооруженные девушки отворили им двери, украшенные бронзовыми головами львов, пригласили сесть на скамьи, сказали, что дальше, по коридору, есть прекрасная уборная с сиденьями в критянском стиле, куда подается вода из цистерны на крыше, у каждого сиденья висит на стене мешочек гусиных перьев.

Вскоре Ясона провели к Гипсипиле. Она сидела в великолепно обставленной комнате наверху с выходящим на север окном. Там были личные апартаменты критского наместника до того, как Тесей разграбил Кносс (после чего последовал мятеж всех критских колоний, включая и Лемнос). На стенах были изображены Лев Реи, рвущий на куски ее нагих врагов, мальчики, разъезжающие на дельфиньих спинах, и две женщины, обменивающиеся цветами на рыночной площади Кносса.

Ясон почтительно приветствовал Гипсипилу.

- Прекрасная царица, я уже слышал вести о ваших несчастьях от старого Фианта, уроженца Лемноса, которого один из моих товарищей подобрал в лодке без весел недалеко от Наксоса. Он сообщил, что ваши мужчины давно изводили вас и вынудили вас убить большинство из них.

Гипсипила осторожно ответила:

- Меня радует, что благородный Фоант, брат моей матери, еще жив, хотя не могу постичь, как ему удалось доплыть до Наксийского моря. Он не в своем уме. Когда мы в последний раз встретились, он не вполне понимал, что происходит. Год назад, когда настало время выходить в море, наши мужчины вместо того, чтобы мирно, как обычно, ловить рыбу, начали совершать набеги на Фракийский берег, привозя нам оттуда в дар коров и овец. Мы, женщины, не желали, чтобы нас вовлекли в войну с фракийцами, и моя мать, Главная Жрица, потребовала от них прекратить набеги. Они жаловались, что рыбы мало, а если ее и поймаешь, она не так вкусна, как говядина и баранина. Моя мать требовала покончить с набегами, если они только не желают, чтобы она отказала им в обычных любовных наслаждениях на празднествах в честь Богини. Ибо Богиня посоветовала ей дать в точности такой ответ. Они очень дерзко сообщили моей матери, что не ее дело, куда они плавают, и подались во Фракию с первым же попутным южным ветром. Там они повстречали фракийских девушек, отмечавших праздник новолуния без мужчин. Они похитили фракиянок и сделали их своими женами, вопреки обычаю острова, где жен до того ни у кого никогда не было, а нам, нимфам, велели отправляться к воронам.

Моя мать умоляла их образумиться и вернуть девушек их несчастным матерям - но они ответили, что мы, нимфы, дурно пахнем и что мы им больше не нужны. Хуже того, они выкинули древний черный образ Богини из храма, что в нескольких милях отсюда, и заменили его образом Бога Кузнеца, который сами создали. Мы ничего не имеем против Бога Кузнеца, хотя и предпочитаем представлять его себе как героя, а не как божество, но почему ради него они изгнали Древнюю Богиню? И вот однажды ночью, когда они валялись на улице пьяные, Богиня вселила в нас отчаянную храбрость: ночью мы напали на город и разоружили их, требуя покинуть остров навсегда под угрозой смерти. Мы сразились и победили. Поняв, что они повержены, они согласились отплыть прочь со своими женами, но только при условии, что мы отдадим им всех мальчиков, а девочек оставим себе. Мы согласились, но не разрешили брать с собой оружие и бронь, поскольку опасались, что они вернутся ночью и нападут на нас. Это было примерно год назад, и с тех пор мы больше ничего о них не слышали. Однажды ночью Фоант отправился за ними на лодке, ему недоставало мужского общества, и мы не смогли уговорить его остаться. Позднее моей дочери Ифиное приснился вещий сон: она увидела, как наши мужчины высаживаются в устье фракийской реки; но разгневанные фракийцы налетели на них и изрубили в куски. Увы, мы некоторым образом повинны в их смерти, как и предполагает Фоант. Кто знает?..

Гипсипила глубоко вздохнула и начала плакать. Ясон поцеловал ей руку, чтобы ее утешить, и она притянула его к себе. Он поцеловал ее в шею вместо руки, шепча, что жалеет ее. Рыдая, она мягко оттолкнула его:

- Не целуй меня из жалости, господин мой. До сих пор меня целовали скорее из любви, нежели из жалости. Ясон, позволь признаться тебе - я в глубочайшей тревоге за наш урожай ячменя. Семена были посеяны без обычных обрядов плодородия. И, хотя появились очень здоровые и зеленые побеги ячменя и проса, ибо мы сделали все, что смогли, пожертвовали Матери козлят и ягнят мужского пола, вознесли ей наши обычные молитвы - что если окажется, что выросла одна солома? Тогда нам грозит голод.

Ясон спросил:

- Слишком поздно спасать ваши просо и ячмень обрядами любви, которые у вас здесь приняты? Мне кажется, нет и, конечно, мои товарищи и я…

- Ты - великодушнейший и благороднейший человек! - вскричала Гипсипила. - Поцелуй меня в губы! А знаешь, я смотрела в окно, когда ты приближался, шагая по улице, во главе твоих блистательных людей, и спросила себя: "Кого он более всего напоминает?"

- И кого же я более всего напоминаю, дорогая? - спросил Ясон, сжимая ее мягкую руку.

Гипсипила ответила:

- Яркую звезду, за которой наблюдает девушка из верхнего окна, когда та поднимается из полуночного моря, девушка, которую на следующий день посвятят в тайны женственности и которой не спится от волнения.

- Я и в самом деле кажусь тебе таким? - спросил Ясон. - Позволь сказать тебе в ответ, что твои ясные черные глаза, как две заводи в полночь на морском берегу, в которых отражается все та же звезда.

- А я не дурно пахну? - спросила Гипсипила, и у нее задрожала губа. - Они говорили, что от наших тел воняет.

- Ты и фиалка, и роза, а дыхание твое сладостно, как у священной коровы Геры, - галантно вскричал Ясон. - В тот миг, когда я бросил на тебя взгляд, сердце мое начало золотой танец. Ты знаешь, как дрожит солнечный луч на беленом потолке верхней комнаты, брошенный сюда от огромного котла с очистительной водой во дворе, с водой, поверхность которой зыблет ветер? Именно так плясало мое сердце и пляшет теперь!