Александр Солженицын - Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

Не оставался на них и Милюков, всё более надменный и замкнутый.

Крайне огорчало настроение и некоторых других министров. Например Мануйлов как-то не проявлял импульса преодоления препятствий. Да если вспомнить, он и против Кассо не боролся за либеральность Московского университета — а сразу ушёл в отставку. Упрекали, что он и сейчас, при чистке министерства просвещения, проявляет бесцельную осторожность.

А Коновалов стал жаловаться и сокрушаться от чрезмерных рабочих требований, якобы катастрофической разрухи в промышленности, подавал уже прямо панические ноты. Его спокойное чистое сдобное лицо при этом кисло морщилось, он снимал золотое пенсне, понурял голову и ко всему остальному был как бы безвнятен. Узнать нельзя было того энергичного мануфактур-советника, который, вот, всего лишь прошлой осенью, собирал на своей московской квартире конспиративные совещания: как создать эксцессы, которые запугали бы царское правительство и вынудили бы его к уступкам.

Да и сам князь Львов, от 56-летнего ли своего возраста, от непривычки, всё-таки, к правительственной работе или от усталости в эти необыкновенные революционные недели, — стал всё больше полагаться на тройку своих неутомимых министров — Керенского, Некрасова и Терещенко. Молодость!

Также и днём, когда в Мариинский дворец всё ещё дотягивались военные делегации, вот теперь даже от Кавказского фронта, — у самого князя оставались силы только благодарить их за нравственную поддержку, при грандиозно-необъятных задачах правительства. А выручали молодые друзья. Румяный, кровь с молоком, даже глянцевый кожею, подтянутый Некрасов выходил к делегациям полувоенной походкой и объяснял, как революция застала Россию в момент, когда она была уже на краю пропасти, — и теперь правительство медленно вытягивает её оттуда. И ещё более военным шагом выходил Керенский и объяснял, что ныне — русская армия свободнее американской, и десятки поколений будут завидовать нам, участникам этих событий.

Глушели заседания правительства, но помимо них всё живей собирались в кабинет князя трое его молодых друзей, опора и надежда. Они были и наиболее осведомлены о настроениях в Исполнительном Комитете, у каждого имелись там свои личные связи.

Так и сегодня. Заседание правительства, назначенное ближе к полуночи, обещало мало событий. Надо было учреждать санитарно-статистический совет при Главном Военно-санитарном управлении. Утверждать временное устройство местного суда. Учредить новый тип четырёхклассных гимназий. И дать допуск лицам женского пола, получившим художественное образование не ниже среднего, преподавать в мужских гимназиях и прогимназиях.

Но задолго до того — собрались в кабинете Львова в узком составе четверых, и с трепетом ждали решения Исполнительного Комитета о судьбе коалиции — значит, и всей судьбе правительства.

Ведь если только — если только! — социалистические вожди Исполкома да согласятся войти в правительство — так сама же система Советов затем начнёт отмирать как ненужная! Это же замечательно!

Вперебив притекали и всякие другие новости, больше дурные. В Коломенском районе самой столицы минувшей ночью вооружённые анархисты, человек 30, вломились в дом герцога Лейхтенбергского, некоторые и с ручными гранатами, да даже не вломились, а предъявили постановление исполнительного комитета анархистов-коммунистов о необходимости занять особняк под анархистский клуб и читать тут лекции. А сам герцог — в Финляндии, а милицейский комиссар не осмелился не допустить, — и вторженцы тут же повесили на передней двери плакат „Клуб анархистов”, расклеили свои воззвания по внешним стенам, поставили свой внешний караул — и вот уже целый день неизвестно, что они делают внутри. А милиция поставила и свои внешние патрули.

И что теперь предпринять? Просить вмешательства судебных властей?

Керенский: ни в коем случае! Юридические органы могут вмешаться лишь тогда, когда и если органы министерства внутренних дел исчерпают свои возможности.

Но именно как министр внутренних дел князь Львов особенно хорошо понимал, что ничего тут сделать не может, и это ещё больше портило его тоскливое настроение. Случай был похож на Шлиссельбургскую республику недавних дней, где правительство тоже ничего не могло поделать.

Остаётся попросить голубчика Щепкина, Дмитрия Митрофановича, снестись с Исполнительным Комитетом Совета и просить их о содействии к восстановлению порядка.

Так — сидели и жадно ждали благоприятного решения Исполнительного Комитета о коалиции. Снова и снова обсуждали все возможные аспекты коалиционного правительства. Создавать ли новое министерство — труда? снабжения? искусств? почты-телеграфа? местного хозяйства? Или согласятся социалисты принять посты министров без портфелей?

Стали конкретно разбирать, как же потесниться, как переставиться, — так и тесниться как будто некуда, мест нет.

Керенский настаивал, что князь слишком доверчив к министрам-кадетам (Некрасова уже считали своим, а не кадетом, не выдаст), а они — интригуют за спиной. Надо нам быть начеку.

И в единый голос внушали князю молодые друзья, что задыхательный этот кризис не кончится и правительство не станет на твёрдые рельсы, пока Милюков не отдаст портфеля иностранных дел. И отчего б ему не потесниться на министерство народного просвещения (Мануйлова можно и вовсе исключить), — ведь он профессор, и самое дело для него? И всё обойдётся хорошо.

А кто станет министром иностранных дел — это давно ясно им: наиболее светский среди них, европеец, и с прекрасным английским языком — Михаил Иваныч Терещенко.

И тут — позвонил князю Львову Церетели. И — убил: Исполнительный Комитет проголосовал против вхождения в коалицию!

Всё разрушено...

Убил, но убитого пытался подбодрить: а отчего бы правительству не расшириться за счёт демократических элементов, не связанных с Советом?

Да кого ж это именно?

Ну вот: Пешехонов. Переверзев. Прокопович. Малянтович. Кишкин. Астров.

Львов повторял кандидатуры из трубки вслух, а его друзья тут возмущались: да что это даст? они не принесут нам никакого авторитета, что нам даст такое расширение?!

Но Львову запала своя кандидатура: Красин! Великолепный промышленный организатор, а в прошлом — большевик, так это может нам послужить как бы и защитой от них?

Керенский нервно ходил во всю большую комнату по красному ковру.

И вернулся сюда ближе с тем, что — тем более, тем более, и скорей, надо переставлять Милюкова. Только это откроет нам путь к соглашению с Советом.

А уж Керенский тогда обещает, что будет сам консультироваться с Исполнительным Комитетом и искать выход.