Роберт Грейвз - Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 1. Я, Клавдий

Я объявил, что императора, к сожалению, вызвали по срочному государственному делу. Тут все расхохотались. Мнестер сопровождал свои слова красноречивыми жестами, показывающими, насколько важным и безотлагательным было это государственное дело. Затем я сказал, что обязанности распорядителя перешли, увы, к моей недостойной особе. Мнестер безнадежно пожал плечами и покрутил указательным пальцем у виска — более выразительно передать смысл моих слов было трудно.

— Давайте продолжать игры, друзья, — добавил я.

И тут сразу же поднялся крик:

— Выдай нам доносителей!

Но я спросил, а Мнестер повторил, вложив в это все свое обаяние:

— А если император согласится выдать их, что тогда? Кто-нибудь донесет на них?

Вместо ответа послышался неясный гул. Я задал еще один вопрос. Я спросил, кто более тяжкий преступник — доноситель или доноситель на доносителя? Или доноситель на доносителя на доносителя? Я сказал, что чем дальше идти по такому пути, тем он будет более гнусным, тем большее число людей окажется замарано грязью. Лучшая политика — не совершать ничего, что могло бы дать доносчикам основания для доносов. Если бы все, сказал я, вели истинно добродетельную жизнь, проклятое племя вымерло бы само собой из-за недостатка пищи, как мыши на кухне у скупца. Вы не представляете, какой смех вызвали мои слова. Чем шутка проще и глупее, тем больше нравится толпе. (Никогда мне так не аплодировали, как однажды, когда я тоже заменял Калигулу в цирке на распорядительском месте. Зрители сердито требовали, чтобы появился обещанный заранее, но не выходивший на арену гладиатор по имени Голубь. Я сказал: «Терпение, друзья. Сперва поймайте голубя, а уж потом ощипывайте его!» А по-настоящему остроумные шутки до них не доходят.)

— Давайте продолжать игры, друзья, — повторил я, и на этот раз крики прекратились. Бои оказались очень удачными. Два гладиатора одновременно убили друг друга ударом меча в живот, что случается очень редко. Я велел принести мне их оружие, чтобы сделать из него ножички; такие ножички считаются лучшими талисманами при эпилепсии. Калигула оценит этот подарок — если простит меня за то, что я успокоил толпу, когда ему это не удалось. Он так перепугался, что поспешно выехал из Рима в Антий и не возвращался в течение нескольких дней.

Но все обошлось. Калигула был доволен ножичками, которые дали ему возможность поразглагольствовать о необыкновенных свойствах его болезни, а когда он спросил, что в его отсутствие произошло в амфитеатре, я сказал, будто я предупредил толпу о том, что их ждет, если они не раскаются в своем вероломстве и неблагодарности. Я сказал, что после этого мятежные крики сменились мольбами о пощаде, и у всех сделался испуганный и пристыженный вид.

— Да, — проговорил Калигула, — я был с ними слишком мягок. Я решил не уступать им ни на йоту. Отныне мой девиз — «Непреклонная твердость».

И, чтобы не позабыть об этом решении, он теперь каждое утро упражнялся перед зеркалом в спальне, корча грозные рожи и испуская жуткие вопли в своей личной ванной, где было хорошее эхо.

Я спросил Калигулу:

— Почему ты не объявишь публично о своей божественной сути? Ничто не приведет их в такой трепет.

Он ответил:

— Мне еще надо кое-что совершить в моем смертном обличии.

Первое, что он совершил, — приказал начальникам портов Италии и Сицилии задержать все суда больше определенного водоизмещения и, оставив груз в залог, отправить порожними под конвоем военных кораблей в Неаполитанский залив. Никто не мог понять, что означает этот приказ. Предполагали, что Калигула задумал вторжение в Британию и хочет использовать эти суда в качестве транспортных. Но ничего подобного. Калигула просто решил опровергнуть слова Фрасилла, будто он с таким же успехом может стать императором, как пересечь верхом залив между Байями и Путеолами. Он собрал около четырех тысяч судов — из них тысяча была построена специально для этого случая, — и поставил их на якоре в два ряда борт к борту через весь залив от доков в Путеолах до его виллы в Байях. Носы кораблей смотрели наружу, кормой каждую пару сцепили между собой. Так как носы были слишком высоки для его цели, Калигула велел их подровнять, спилив сидение рулевого и носовое украшение, что очень огорчило моряков, — ведь фигура на носу корабля считается его богом-хранителем. Затем Калигула велел уложить деревянный настил через все корабли, накидать на доски землю, увлажнить ее и утрамбовать; в результате получилась твердая широкая дорога в шесть тысяч шагов длиной от края до края. Когда появились новые корабли, вернувшиеся из плавания на Восток, Калигула велел связать их вместе так, чтобы образовалось пять «островов», которые присоединили к «дороге» на расстоянии в тысячу шагов один от другого. По сторонам «дороги» построили множество лавок, и Калигула приказал старшинам корпораций в десятидневный срок обеспечить их товарами и продавцами. На «дорогу» была подведена питьевая вода и посажены сады, на «островах» устроены поселения.

К счастью, во время этих приготовлений погода была тихая и на море стоял полный штиль. Когда все было готово, Калигула надел нагрудник Александра (Август считал себя недостойным носить перстень Александра, а Калигула надел ни мало ни много как его нагрудник), а поверх него — пурпурный шелковый плащ, стоявший колом от золотой вышивки с драгоценными камнями; в руки он взял меч Юлия Цезаря, боевой топор, который, как считалось, принадлежал Ромулу, и щит, которым, по преданию, владел Эней, оба — хранившиеся в Капитолии (и то и другое, по моему мнению, подделка, но такая давняя, что их можно считать настоящими); на голову он надел венок из дубовых листьев. После того как были принесены искупительные жертвы: Нептуну — тюлень, так как это плавающее животное, богу зависти — павлин, на случай, если, как сказал Калигула, кто-либо из богов ему позавидует, он сел на Инцитата и поскакал по «мосту» в Путеолы. Следом скакала вся конная гвардия, позади нее — отряд кавалерии, отозванный из Франции, за ним шли двадцать тысяч пехотинцев. Когда Калигула достиг последнего «острова» недалеко от Путеол, он велел трубить сигнал атаки и ринулся на город так яростно, словно преследовал разгромленного врага.

Калигула провел в Путеолах ночь и большую часть следующего дня, как будто отдыхал после битвы. Вечером он вернулся обратно в триумфальной колеснице с позолоченными колесами и боками, в которую были запряжены Инцитат и кобыла Пенелопа, на которой Калигула женил своего любимца согласно положенному ритуалу. Калигула был в том же великолепном наряде, с одной лишь разницей — на голове вместо дубового венка красовался лавровый. Следом за колесницей ехал длинный обоз, груженный «военной добычей» — мебелью, статуями и украшениями, взятыми в домах богатых купцов. Пленников у Калигулы представляли заложники, которых мелким восточным царькам надлежало присылать в Рим как гарантию своего хорошего поведения, и все рабы, каких от только сумел заполучить, одетые в национальные костюмы, с цепями на руках и ногах. Затем в разукрашенных колесницах следовали друзья Калигулы в нарядных вышитых тогах, воздающие ему хвалу. За ними шла армия и, наконец, процессия из двухсот тысяч граждан в праздничном платье. На холмах, окружающих залив, горело бесчисленное множество костров, и каждый солдат и горожанин в процессии нес зажженный факел. Это был самый эффектный спектакль, какой видел мир, и, по-моему, самый бессмысленный. Но как все веселились! На мысе Мизен к юго-западу от вилл загорелся сосновый лес — еще одно великолепное зрелище. Как только Калигула достиг земли, он потребовал подать ему золотой трезубец и другой шелковый плащ, расшитый серебряными рыбами и дельфинами. Экипированный таким образом, он сел на самый большой из своих пяти прогулочных кораблей, ждавший его у берега, и гребцы отвезли его к среднему «острову», превосходившему размерами все остальные. Большая часть войска сопровождала его на военных судах.