Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

– Этот господин с вами? – спросил он, указав на Эдена.

– Разумеется, – отвечал Леонид. – Дай ему сотню, Эден. Это – входная плата. Не пожалеешь.

Эден, ни слова не говоря, вручил деньги французу.

Тот повел их вдоль коридора. Кое-где двери были открыты, из них струился свет, доносился шум и грохот машин, свист пара и удушающий смрад. Молодые люди не зашли в цехи, а направились дальше; наконец они достигли низкой железной двери. Провожатый распахнул эту дверь и пропустил гостей в полуосвещенный коридор, предоставив им дальше идти одним.

– Все время прямо, а уж там увидите куда, – пробормотал он.

Леонид взял Эдена под руку и повел его за собой с видом завсегдатая. Они дошли до винтовой лестницы, и, по мере того как спускались по ней все ниже, Эдену казалось, что машинный шум и свист пара все явственнее сменялись иными звуками, похожими на приглушенные звуки тромбонов и флейт.

У подножья винтовой лестницы за небольшим столиком сидела какая-то пожилая дама в модном платье.

Леонид положил перед нею один империал.

– Моя ложа открыта? – спросил он.

Дама сделала книксен и улыбнулась.

Пройдя мимо ряда задрапированных коврами дверей, Леонид нашел свою и открыл ее. Затем он растворил вторую дверь, и друзья очутились в ложе, обнесенной спереди тонкой бронзовой решеткой.

Теперь они уже явственно слышали музыку.

– Да ведь это театр или цирк! – воскликнул Эден, обернувшись к Леониду. Затем, взглянув через решетку, он добавил: – Или баня.

Леонид рассмеялся:

– Как тебе угодно. – С этими словами, бросившись на кушетку, он взял со столика отпечатанный листок. Это была обычная театральная программка. Вместе с Эденом они стали читать вслух.

– Первый номер: «Don Juan au Serail». [11]Это действительно забавная штука. Жаль, что мы уже пропустили. «Tableaux vivants». [12]Довольно скучная история «Les bayadéres du khan Almollah». [13]Веселая вещица: один раз я уже видел. «La lutte des amazones», [14]«La réke d' Ariane». [15]Это, должно быть, превосходно, если только Персида сегодня в ударе.

В дверях ложи появилась склонившаяся в почтительном поклоне фигура: то был официант.

– Стол накроешь здесь, – приказал Леонид.

– На сколько персон?

– На три.

– Кто ж третий? – удивился Эден.

– Увидишь.

На столе мгновенно появилась закуска, сладкое и бутылки шампанского в серебряном ведерке со льдом. Затем слуга оставил гостей одних. Леонид запер за ним дверь ложи.

– Послушай, Леонид! В какую странную рафинерию ты меня привез! – воскликнул Эден, бросив взгляд сквозь бронзовую решетку.

Леонид в ответ засмеялся.

– Ты, значит, думал, что мы, русские, только псалмы поем?

– Нет! Но здесь, в здании, принадлежащем казне, и вдруг такое заведение!

Леонид, улыбнувшись, только махнул рукой: стоит ли говорить об этом?

– А что будет, если нас здесь обнаружат?

– Сошлют в Сибирь.

– А музыканты не выдадут?

– Они никого не видят. Весь оркестр состоит из слепых музыкантов. Да ты не смотри туда. Это – развлечение для старцев. Нас ждет другое.

Леонид стукнул два раза в стенку соседней ложи, оттуда послышался ответный стук, через мгновение драпировка раздвинулась, и появилась женщина.

Она походила на одну из очаровательных героинь сказок «Тысячи и одной ночи». На ней был длинный, до щиколоток, персидский кафтан, туго обтягивавший ее фигурку, с золотым пояском на тонкой талии; длинные нити жемчуга свисали на грудь, разрезанные рукава, спадавшие с дивных округлых плеч, открывали изумительно красивые руки, о которых только мог мечтать скульптор. Ее овальное кавказское лицо говорило о благородном происхождении: у нее был изящный, тонкий нос, свежие губы, длинные загнутые ресницы и иссиня-черные горящие глаза; голову ее ничто не украшало, если не считать двух царственных, доходивших до пят кос.

Она недоуменно застыла в проходе.

– Ты не один?

– Иди сюда, Иеза, – позвал Леонид. – Юноша, которого ты видишь, – половина моей души; другая половина – ты.

При этих словах он неожиданно встал и обнял обоих: Эдена и черкешенку. Затем, хохоча, усадил их на софу, а сам устроился напротив.

– Ну, как Эден? Не правда ли, это нечто иное, чем холодные изваяния там, наверху? Разве здесь, в преисподней, не лучше?

Иеза со сдержанным интересом рассматривала Эдена, а он равнодушно взирал на ее красу.

– Видал ли ты где-либо такие глаза? А этот очаровательный ротик, который то дуется, то улыбается, манит, смеется, просит, издевается? И каждый раз он иной.

– Ты хочешь меня продать? – спросила черкешенка.

– Упаси бог того, кто захочет тебя отнять! Но если ты сама полюбишь того, кто мне друг и даже брат, я отдам тебя даром.

Иеза придвинулась к тому краю софы, где сидел Эден, и, зажмурив глаза, положила обе руки ему на колени.

– Из тебя вышел бы превосходный укротитель диких зверей, Эден, – сказал Леонид, сжав в руках маленькую ножку черкешенки в красной туфле. – Эта девушка обычно дичится1 упорствует и капризничает, но стоило тебе взглянуть на псе своим победоносным взором, как она стала смиренной, словно послушницы в Смоленским монастыре, – спаси, господи, их грешные души. Ты пропала, Иеза! Самые красивые дикарки, имя которым – женщины, немеют, едва на них бросит взгляд этот укротитель львов.

Черкешенка подняла голову и в упор посмотрела на Эдена. Щеки ее пылали. Она покраснела, пожалуй впервые после того, как екатериноградский купец продал ее, сдернув одежду с плеч девушки.

– Наполним бокалы, друзья! – воскликнул Леонид, ловко открывая бутылку с шампанским.

Он налил вино в три бокала, два из них протянул Эдену и Иезе. Те отпили лишь наполовину. Леонид заставил их поменяться бокалами и снова подлил вина.

– Пейте до дна! Вы пьете теперь любовь друг друга.

Вино возымело свое действие, и Иеза развеселилась. За перегородкой, в зале, звучала музыка; черкешенка подпевала ей. В знак симпатии к Иезе Эден повернулся спиной к залу и не сводил глаз с девушки; он не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило на сцене; между тем Леонид при каждом новом номере выглядывал из ложи и отпускал шутливые замечания по поводу исполнявшихся номеров.

Иеза много пила, и вскоре голова ее отяжелела. Она прилегла на софу, положив голову на колени Эдена, а ножки в красных туфельках – на колени Леонида.

Эден гладил ее шелковистую головку, как обычно гладят голову любимой собачки.

– А ты сегодня не выступаешь? – вдруг спросил Леонид у Иезы.

– Нет. Сегодня я свободна.

– Жаль. Могла бы показать что-нибудь моему другу.

Иеза вскочила.

– А сам он этого желает? – И она вопросительно взглянула на Эдена.

– О чем вы? – спросил Эден.

– А! Ты же еще ничего не знаешь. Ведь Иеза наездница. Она прекрасная танцовщица на лошади. Обычно ее выступление заключает программу. Выбери что-нибудь из ее коронных номеров.