Мор Йокаи - Сыновья человека с каменным сердцем

– И хорошо, что существует полупомешанный человек, терзаемый адскими приступами мигрени, который, когда в голове его кипит вся кровь мозг плавится, как в огненном котле, способен отдать приказ пристрелить собственного брата! Хорошо, что имеется такой человек приводивший в исполнение ваши планы. Сейчас он именно в таком состоянии духа. Все вокруг него плавает в море крови. И пылающая голова жаждет этого кровавого моря. К утру пытка может пройти, и к утру кончится его неограниченная власть. Что же я должен предпринять в оставшееся время, прекрасная дама, ангел красоты?

– Решительные меры! В настоящий момент у стоглавой гидры – одна шея. Она зажата у вас в руке. Стоит вам стиснуть руку, и все будет кончено. Пусть летит тогда с оливковой ветвью голубь божьей благодати, у вампира – крылья быстрее.

– Стало быть, надо торопиться? Использовать оставшееся время? Так оно и будет. Сейчас десять часов вечера, курьер раньше десяти утра не прибудет. В нашем распоряжении полдня. Вернее, не полдня, а целая ночь. Для многих это будет последняя ночь, не так ли, мадемуазель?

Наместник позвонил.

– Пришлите моего адъютанта.

Вызванный явился.

– Немедленно отправляйтесь к полковнику, к главному военному судье. Передайте ему мой приказ: сегодня к полуночи, никак не позже, все военные трибуналы должны подготовить находящиеся у них в производстве дела. Пусть тотчас же приступят к их рассмотрению. К трем часам утра все приговоры должны быть у меня, а к пяти часам все подсудимые должны быть собраны, чтобы выслушать эти приговоры. Гарнизону – находиться под ружьем. Выполняй приказ.

Когда адъютант удалился, всемогущий сановник обратился к Альфонсине:

– Довольны вы такой быстротой?

Но она в ответ спросила:

– Есть ли среди обвиняемых Рихард Барадлаи?

– Конечно.

– Не забудьте, фельдмаршал, этот человек нанес нам больше урона, чем тысяча других. Как демон-истребитель стоял он по колена в крови наших лучших героев, Дерзнул смеяться в глаза судьям военного трибунала, разговаривал с ними столь же надменно, как Кориолан с войсками. Это – наш самый ожесточенный враг, и пока он жив – он готов все начать сначала.

– Мне, баронесса, известно о нем все. В списках он – в числе первых.

Альфонсина испытала истинное наслаждение, своими глазами прочитав в длинном списке имя Рихарда Барадлаи, дважды подчеркнутое красными чернилами. Пусть же алая кровь подчеркнет его в третий раз!

– А теперь, мадемуазель, позвольте поблагодарить вас за принесенную вовремя весть. Весьма, весьма признателен! Когда вы пришли, голова моя разрывалась на части. Теперь же у меня такое чувство, словно она оказалась между земным шаром и кометой в минуту столкновения. Поэтому прошу оставить меня одного. Сейчас я готов разорвать в клочья все, что попадет мне под руку, и в такое время находиться поблизости от меня не рекомендуется.

– Спокойной ночи.

– Ха-ха-ха… Что и говорить, дьявольски спокойная ждет меня ночь! Счастливого пути.

– Мой путь всегда таков.

Дама удалилась.

Человек, страдавший мигренью, действительно отыскал нечто, что он мог разорвать в клочья. В те дни распространился слух об одном малоправдоподобном происшествии. Говорили, будто в его резиденцию проникли грабители и похитили все кисточки от темляков. Ничего другого они не взяли.

Сановник всю ночь ходил взад и вперед по своим покоям.

Даже сквозь закрытые двери слышались его громкое кряхтенье, стоны и проклятия.

Альфонсина тоже всю ночь не смыкала глаз. Безмерное злорадство и неукротимое бесовское возбуждение гнали сон от ее ложа. Кроме того, она спозаранку, с первым утренним поездом решила ехать в Вену. Ведь то что она теперь испытывала, было лишь предвестием настоящего торжества. Дома ее ожидало куда более острое наслаждение – зрелище отчаяния другой девушки. Она бодрствовала, считая минуты.

Сейчас полночь… Заседают военные трибуналы. Вот читают подсудимому обвинение» пункт за пунктом… Спрашивают: «Можешь ли ты хоть что-нибудь сказать в свое оправдание?» – «Нет…» Теперь его снова отвода в тюрьму.

Час ночи… Совещаются, решают его судьбу. Нет ни кого, кто произнес бы хоть слово в его защиту. Голосуют…

Два часа… Судьи строчат приговор. Торопливо несут его к всевластному наместнику.

Три часа… Человек, терзаемый головной болью, ставит под всеми приговорами свою подпись. Перед глазами у него пламя, и он выводит на огненном листе кровавые слова.

Четыре часа утра… Все кончено! Будят тех, кто еще был в состоянии спать. Им предлагают в последний раз взглянуть на то, как прекрасен мир. Утренняя заря, гаснущие звезды… Один только взгляд, и ничего больше.

Альфонсина была уже не в силах оставаться в четырех стенах. Наемный экипаж всю ночь ожидал ее во дворе гостиницы. Она приказала снести вниз свой багаж й поехала прямо на квартиру к главному судье. Полковник также был ей хорошо знаком. Так знакомы могильщикам все те, кто перевозит покойников.

Альфонсина не сомневалась, что застанет судью дома, бодрствующим. Ее впустили. Все боялись этой женщины, как вампира.

Судья был весьма серьезный, уравновешенный, немногословный человек.

– Окончена ночная работа? – спросила Альфонсина.

– Окончена.

– Какой вынесен приговор?

– Смертный.

– Всем?

– Всем без исключения.

– И Рихарду Барадлаи?

– Наравне с другими.

– Значит, его приговорили?…

– К смерти.

Альфонсина пожала полковнику руку.

– Покойной ночи.

Холодная рука не ответила на ее пожатие. Судья только заметил:

– Уже утро.

Но прощальное приветствие и судорожное пожатие горячей руки относились не к нему.

Альфонсина поспешила к поезду. Он отходил рано, она услышала колокольный звон к заутрене уже будучи на вокзале. Но он прозвучал как заупокойный звон.

Сейчас читают приговор… Вот он поворачивает лицо навстречу утренней заре, приветливо заглядывающей в решетчатые окна, и просит у нее взаймы немного румянца… Приговор приводят в исполнение. «Господи, помилуй!»

Можешь расправить свои крылья, вампир! Лети!

Солнечный диск уже показался над горизонтом. Пассажиры сновали взад и вперед по платформе, занимали места в вагонах, беседовали о том, какое холодное выдалось утро.

Но Альфонсина не чувствовала холода. Ей было жарко, она сняла даже шаль. Она села спиной к солнцу и кинула взгляд на уходивший в туманную даль город, быть может ожидая, что оттуда появится такой же туманный, нарисованный мглистыми облаками образ и ей удастся напоследок еще раз засмеяться ему в лицо.

Поезд мчался вперед.

Было пять часов сорок минут утра.

Нельзя сказать, что паровоз мчался слишком быстро, А между тем Альфонсине хотелось лететь со скоростью молнии. За то время, что поезд совершил путь один раз, крылья вампира успели проделать его не менее десяти.