Тулепберген Каипбергенов - Сказание о Маман-бие

— Нет, ты не кунградской крови! Видно, мать твоя с ябы блудила! — Грубый окрик Есенгельды заставил хозяина вздрогнуть. — Но так или иначе запомни: я знаюсь с высокородным наместником хана, а Маман — с черной костью из Шаббаза; в моих жилах течет благородная кунградская кровь, а у Мамана — мутная кровь ябы. Следи за сыном, чтобы не опоганился, чтобы вместе с Маманом русским не продался!

— Народ любит Мамана! — робея, сказал Султанбай.

— Знаю. Потому-то и нельзя его сразу прикончить. Поначалу убил я его коня, оставил Мамана без ног, а теперь поражу его в самое сердце через жену, — вот тогда ему будет конец! Тогда мы и с тобой поговорим по-настоящему. Хочешь держаться особняком, моя, мол, юрта с краю? Запомни: корень у нас один — кунград! Впрочем, ты ведь подлый человек, не нашей крови, чего доброго, откроешь врагу мою тайну! Воля твоя, но поберегись, подумай хорошенько! Я поехал!

Ошеломленный, ощутив внезапно слабость в коленях, Султанбай не смог даже встать и проводить гостя — так и остался сидеть у смятого дастархана.

По травянистому берегу старого заброшенного арыка, некогда соединявшего с морем озеро Кара-Терен, ехал Есим-бий во главе пестрой кучки всадников. Передний, маленький человечек с тонким личиком в яркой тюбетейке и полосатом халате, подпоясанном широким поясом из домотканой бязи, важно восседал на осле, упираясь босыми ногами в деревянные стремена. За ним теснились джигиты, одетые кто во что, по-узбекски, кто на лошадке, кто на ишаке.

Внезапно Есим-бий придержал коня.

— Что там за страсти, господи, не пойму? Всадник гонится за пешими, — глянь-ка, Кудайберген! Впереди-то вроде бы Маман-бий идет! — Старик покраснел, заволновался.

Человечек в тюбетейке выпростал ноги из стремян и, взобравшись на седло ишака, поднялся на цыпочки.

— Ха! Вижу, Есим-бий, не тревожьтесь! Все у них тихо-мирно. На беглецов и погоню не похоже.

— Глаза помутнели, милый. Старость берет свое, ничего не поделаешь!

Между тем Маман-бий со своими джигитами и Айдосом, торопившимся вслед, быстро приближался к арыку. И пока бии, встретившись, обнимались, задавая друг другу положенные вопросы о здоровье и скоте, Айдос, мгновенно соскочивший с коня, с любопытством рассматривал маленького человечка, его невиданное одеяние и по-чудному заседланного осла.

Оказалось, что Есим-бий уже побывал в указанных ему Маманом аулах Шаббаза и теперь возвращался оттуда с джигитами, также прошедшими все муки бегства с Сырдарьи и теперь охотно ехавшими с Есим-бием, чтобы вместе трудиться на новой земле. У старого канала искали они поля для посева. И когда Маман-бию рассказали, что глава вновь прибывших Кудайберген — умелец на все руки: и пахарь, и садовник — может вырастить на земле все, кроме человека, обрадованный Маман-бий обратился к приезжим с приветственными словами:

— С хорошими аулами мы оказались в соседях, добро пожаловать к нам, молодцы! — Маман обнимал и целовал каждого из приезжих, приговаривая:-Помогите нам… Научите… Погрейте и нас огнем, у коего сами греетесь… будьте товарищами в новых наших делах… Нас научите и у нас поучитесь…

— Гляньте-ка, Маман-бий, мы вам кое-чего привезли! — сказал Кудайберген, окинув глазами тощие мешки с пшеницей, притороченные поперек каждого седла и прикрытые мотками конопляного волокна. — Малое наше приношение, но в каждом зерне пшеницы, в каждой пряди конопли, из коей можно и сети вязать и веревки вить, — сердечный вам привет от нашего аула.

— Вечные должники мы ваши, родные, — сказал тронутый Маман-бий. — А теперь пожалуйте к нам в аул. — И, оглянувшись на гостей, двинулся было вперед.

Но Есим-бий понимал, что у Мамана были какие-то иные свои дела, и, не желая отвлекать упрямого бия от этих его дел, вмешался:

— Сейчас мы с гостями поедем в мой аул, отдохнем с дороги, а вы не теряйте времени с нами, идите, куда задумали.

Маман-бий глянул на своих ребят. Он и вправду намеревался, пока не было дома Есим-бия, с проверкой указа в его аул не ходить, а посетить аулы по Казах-дарье, заночевать у верного друга Мырзабека — давненько они не видались, соскучились, — а уж после того держать путь дальше, в аул Убайдулла-бия на Жана-дарью. Да, видно, приходилось менять направление.

— Ведите нас, а мы — за вами, — сказал он Есим-бию.

Айдос подвел Маману своего неоседланного коня:

— Садитесь, ата! А я пойду с вашими джигитами.

— Бий-ага, вы, наверное, его не узнали? Это сынок и наследник Султанбая, Айдос, — сказал Бектемир.

— Это отец твой дал тебе коня? — спросил Маман-бий.

— Нет, я сам взял, ата, выехал вас искать, ата! Говорят, вы знаете много сказок. Интересно, говорят. Хочу послушать. Для того и приехал. Сегодня у нас Есенгельды-бий и другие деды были в гостях. Нарекали имя моему новорожденному братцу. Так все они тоже вас хвалили. Говорили: надо поддержать ваш указ.

Теплые огоньки заиграли в глазах Маман-бия, и он ласково погладил по голове бойкого мальчика, заботливо поправив круглый с красной каймой воротничок его белой бязевой рубашки. Пристально вгляделся бий в живые блестящие глаза Айдоса — не лжет ли он? Но весь облик мальчишки, гордого тем, что рука большого бия касается его головы, говорил о его чистосердечии, — нет, чуждый хитрости взрослых, он ничего не таил.

— Живи много лет, сынок! — сказал Маман, ловко вскочил на неоседланного коня, сам возглавив шествие гостей Есим-бия.

… Вечером в этот аул созвали множество людей из всех близлежащих селений.

В пустой лачуге Нурабуллы не было ничего, кроме рваного одеяла, из которого клочьями лезла вата и которым укрывались он и обе его жены, да ветхой, вывернутой шерстью наружу овчинной шубы старика Омара, которая служила своему хозяину одеялом ночью и теплой одеждой зимой.

У очага, скрестив ноги по-турецки, сидел сам Омар, а справа и слева от него — обе его снохи. Снохи вили веревки из волокна кучи, а старик готовил им пасмы, то и дело посматривая на веревки, намотанные на вытянутые ноги женщин.

Омар знал, что младшая жена Нурабуллы довольна своей судьбой, но Абадан раньше жила в достатке, и, хотя она скромничала, прибеднялась перед свекром, старик не очень-то ей доверял. Когда накануне вечером Нурабуллу позвали в аул Есим-бия, Омар опасался, что без него Абадан заупрямится, ляжет и будет себе лежать без дела. Однако все вышло наоборот: поплевывая себе на ладони, старшая сноха бойко сучила волокно, нисколько не отставая от младшей. Обе работали быстро, словно наперегонки, и старик начал от них отставать. Бестолково суетясь от волнения, не успевая вовремя подавать им пасмы, Омар от души радовался их спорой работе.

Ближе к полудню вернулся домой усталый Нурабулла. На спине у него был мешок с полубатманом пшеницы и четыре клубка конопляного волокна. Нурабулла бережно опустил свой груз на пол и сел, опираясь спиной на край нар.