Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

— Каракалпакский бий, ваше мнение? — обратился хан к Аскар-бию.

— Простите мою слабость, великий хан, — снова раздался голос ахуна, — может быть, именно черноша-почники помогут своим братьям казахам? Они ближайшие соседи. Кроме того, я хотел бы обратить ваше высокое внимание на то, что земли каракалпаков очень удобны для набегов на Россию.

Аскар-бий между тем отвешивал подобострастные поклоны хану:

— Наш великий хан! У нас в народе говорят: «Друг, который вступился за моего врага, становится и моим врагом тоже». Ваш враг — это и наш недруг.

— Пусть Аскар-бий расскажет об игре «ага-бий», которую затеяли там, — вновь вмешался в беседу ахун. — У этой игры непростая цель…

Слова ахуна застали Аскар-бия врасплох; он никогда не задумывался над тем, есть у «ага-бия» цели или нет, какие они: собирается молодежь, развлекается, состязается в ловкости, силе, знаниях и острословии. Однако коли спрашивают о цели, значит, она должна быть… Аскар-бий бухнул первое, что пришло ему в голову:

— Джигиты «ага-бия» — меч нашей страны, великий хан!

— Вот этим мечом вы и поможете Кенесары-хану! Вы, Махмуднияз, возглавите войско. Гости, о том и передайте вашему хану.

Послы удалились. Главный визирь и ахун задержались.

— Что у вас? — слегка поморщился хан.

— Ахуц хочет довести до ваших ушей свой сон… Не дожидаясь согласия хана, ахун тут же проговорил:

— Наш великий хан, прежде чем я открою вам свой сон, осмелюсь заметить: всякий меч следует вешать острием вниз. Меч, о котором мы только что узнали от Аскар-бия, тоже следует повернуть острием вниз! Об этом надо позаботиться своевременно… — добавил он многозначительно и только потом поведал свой «вещий сон».

Хан задумался, но тут вступил в разговор главный визирь:

— Великий хан, забегая вперед, скажу: наш лазутчик прибыл из Оренбурга с известиями, подтверждающими сон ахуна. Я уже заготовил фирман об изгнании из Хивы русских — всех до единого! И об аресте Грушина.

Хан колебался, не зная, какое принять решение.

— Грушии, Грушин… Ну хорошо, я подпишу фирман. Однако если сон не сбудется, то и ахуна, и лазутчика я посажу в зиндан вместо Грушина! А может быть, и повешу.

Ни один мускул не дрогнул на лице ахуна, он спокойно и с достоинством поклонился. Между тем хан вдруг сказал:

— Как бы мы, защищая чужой загон, не оставили свой собственный без присмотра. Пусть Аскар-бий повременит с помощью казахам! Его джигиты понадобятся здесь…

— Наш великий хан, если у вас вызывают опасения русские, я осмелюсь дать вам один совет. В Афганистане и Персии находятся войска инглисов; они прибыли туда, чтобы помирить враждующие страны. Есть инг-лисы и в Индии, стоит только послать гонцов…

— Подумайте и через три дня доложите! — бросил хан главному визирю.

— И еще, наш великий хан, зачем Грушин ведет записи? Делает чертежи? Нет, не в интересах науки! Он лазутчик. Прикажите отобрать у него бумаги и уничтожить все до одной!

— Этому я не верю!

— И все-таки это так!

Выходя из ханского дворца, ахун вспомнил пословицу инглисов: «Когда состязаются курица и ворона, от смеха сороки дрожит земля». Настал наконец его час смеяться…

Впервые с той поры, как обосновался в Хорезме, ахун, едва коснувшись головой подушки, заснул мертвецким сном — отошли, исчезли куда-то тревоги.

Проснулся он, как всегда, рано, к утреннему намазу. Бодрый, свежий, полный энергии, ахун снова готов был действовать. Он был осведомлен, что главный визирь по утрам заседает с советниками и мехремами — чиновниками хана и теперь опасался: как бы кто из них не предложил чего-то такого, что изменило бы распоряжения хана, а следовательно, нарушило бы его собственные замыслы.

В полдень ахун посетил главного визиря и попросил его содействия в новой аудиенции у хана. Но вчерашний его покровитель сегодня ему отказал. Он сослался на то, что хан не любит нежданных визитов, визитов, к которым он не подготовлен и, случается, зрелую мысль способен обратить в неспелый пустяк… Однако, чтобы не обидеть ахуна, главный визирь пригласил его на проводы казахских послов.

Когда главный визирь и ахун возвращались вместе с другими сановниками с этой торжественной церемонии, их нагнали два всадника. Это были мулла Шарип и Саипназар-бий. Едва приметив главного визиря, мулла залился горючими слезами:

— У нас появилась чертова игра «ага-бий»! Затеял ее подлый Ерназар! Сын норовистой кобылы, распутной вдовы Кумар! Никому от него нет покоя, всеми он верховодит, помыкает! Есаулы приволокли меня силой на зияпат — у него и есаулы есть, и палочники! Ерназар начал цепляться ко мне: «Почему не обучаешь наших детей на родном языке? Почему следуешь всему, что указывает тебе Хива?..» Мало того, еще и кулаки пустил в ход, избил меня при всем честном народе!

— 0-хо-хо, какой грех! — посочувствовал мулле Шарипу ахун. — А что стряслось с тобой, каракалпакский бий? На что ты жалуешься?

Саипназар молча глотал ртом воздух, будто его мучило удушье. За него ответил мулла Шарип:

— По наговору Генжемурата его плетками наказали: бий-де поет со слов Хивы!..

— И все это без соизволения хана и главного визиря, о-хо-хо! — подливал масла в огонь ахун.

— Вашу жалобу передам хану, — разгневался главный визирь. — Не может быть на это нашего соизволения.

— Великий главный визирь, вот если бы хан приказал Ерназару выступить с его джигитами против русских… — принялся нашептывать ахун, когда мулла Шарип и Саипназар удалились. — Если этот колдаулы не подчинится и откажется, будет хороший предлог заточить его в зиндан. Иначе он принесет много бед ханству! Много! От него надо избавиться.

— Попытаюсь склонить к этому хана!..

Пока Ерназар не поделится с матерью своими делами или грехами, пока не получит ее одобрения или прощения, душа его не успокоится. Так всегда было.

Утром, несмотря на уговоры Маулена погостить у него денек-другой, он поспешил домой.

Кумар-аналык дома не оказалось. Вместе с Хожана-заром она отправилась на берег моря.

Рабийби приняла коня у Ерназара и сразу же полюбопытствовала: «Какой гостинец ты мне привез?» Ерназар не ответил. Велел приготовить постель. И когда одеяла были раскинуты, с наслаждением растянулся на них.

Жена походила-походила рядом, жеманно вздыхая и позевывая, потом примостилась у его ног.

— Мы одни, отец! Признайся-ка, правда ведь… принесла я в ваш дом счастье? Стоило мне здесь объявиться, ты «ага-бий» затеял, стал во главе джигитов. Они тебе подчиняются во всем… И потом, святые слова: хорошая невестка — плодовитая невестка. Сначала я принесла тебе сына, потом — дочь и еще…

Тебе не надоело всякий раз петь одну и ту же песню? — пробормотал Ерназар.