Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

— Наверное, не сделаю. Но ведь ты меня не знаешь.

— Что из этого. Верю…

Смутил вконец русского Ерназар. Не был он, поди, ангелом среди людей. И среди людей не был самым лучшим. Просто человек. Добрым был. Доброта-то его и заставила проявить внимание к молодому каракалпаку.

— Трудную ты задачу мне задал. Поверил в человека. А это, значит, взвалил на меня камень величиной с эту скалу. Неси и не споткнись, не урони камень. Уронишь — потеряешь веру в себя…

— Я считал, когда в человека верят, ему легко…

— Нет, — покачал головой русский. — Ему не легко. Легко тому, кто верит… Ну да что об этом толковать… Сядем к котлу, подкрепимся!

Абдурахман, которому русский поручил разогреть обед, снял котел с треноги и поставил его на плоский камень посреди цветной скатерти. Вокруг котла расположились помощники русского — молодые и немолодые хивинцы. Их было не много, но все рослые, широкоплечие, мускулистые. Один мог заменить троих. И все же немногочисленность помощников русского удивила Ерназара. Что могут сделать великого в горах десять человек? Сдвинуть с места скалу им не под силу. За дастар-ханом не полагалось задавать вопросы старшему, а русский был здесь старшим, и юный гость не посмел бы нарушить заведенный еще предками порядок, но любопытство победило, и он спросил:

— Вы собрали столько камней! Что можно из них сделать?

— Пока ничего, — ответил русский. — Ты когда-нибудь видел берег, размытый Аму?

— Видел.

— Заметил в обнаженных пластах земли диковинные ракушки?

— Да.

— Подумал, откуда они попали туда?

— Нет. Я же говорил вам, ага, что ум мой не так пытлив и знания не так велики, чтобы разгадывать тайны земли.

— Это уже не тайна. Ракушки лежат здесь миллионы и миллионы лет. Под нами было дно моря…

— Арала?

— Арал по сравнению с тем морем — капля. И как оно называлось, никто не знает, потому что не было у него названия и некому было его дать… Так вот, ракушки — это след прошлой жизни. Остался след и на камнях, и в самих камнях. Его-то мы и ищем.

— И что ж: этот след — золотой, серебряный?

— Может быть и золотым. Но лучше, если бы это золото было черным. Ты слышал что-нибудь о нефти, добрый юноша?

То, что горит?

— Да. Черным золотом зовут его, потому что польза от черного золота велика. Придет время, без нефти жизнь замрет…

Слова русского взволновали Ерназара. О необыкновенном говорил он, хотя необыкновенное это было очень простым и находилось где-то рядом, протяни руку — и коснешься его. Груда камней высилась за спиной Ерназара. Сказочных камней.

— Хан знает, что вы ищете?

— Не только знает. Помогает искать. Джигитов дал, пусть, говорит, распотрошат гору, доберутся до сокровищ.

— Ему своих мало?

— Предела богатству нет, как нет предела желаниям. Ты ведь тоже что-то ищешь?

О богатстве не думал Ерназар. К чему оно? Есть у него конь быстроногий, второго не надо. Второго он отдал несчастному Касыму, которого чуть не убили хивинцы.

— То, что я ищу, не в камнях и не в хурджуне. Я хочу блага своему народу. Обездолен мой народ…

Загадочным все-таки был этот юный каракалпак. Похож на закатное облако, что окрашивается то одним, то другим цветом. Не поймешь, какое оно в самом деле. Оставил ложку русский, стал разглядывать Ерназара.

— Как кличут-то тебя?

— Ерназаром!

— Запомню… А я — Грушин! Ты тоже меня запомни. Благо, которое ты хочешь добыть народу, не в слове. Дай ему сокровища, что на земле и в земле. Что на земле, дать легче, что в земле — труднее. Тогда понадобится Грушин. Понял?

— Понял, ага!

Теперь за дело! Хоть и велика гора, а надо все же ее распотрошить…

— Можно мне помочь вам?

— Отчего же нельзя? Камней всем хватит. Их тут господь бог набросал, за всю жизнь не переберешь…

Верно, камней всевышний накидал щедро. Десять помощников Грушина и одиннадцатый — Ерназар — трудились в поте лица, орудуя кирками, молотками и просто голыми руками, однако перетащили и раскрошили всего лишь сотню камней. Разбитые, они не сверкали ни золотом, ни серебром. Не чернела и нефть.

— На сегодня хватит, — остановил работу Грушин, когда солнце скрылось за горой и синие тени легли вдоль берега.

Абдурахман снова развел огонь под треногой и водрузил на нее черный от дыма котел.

— Вы сказали, ага, что наслышаны о каракалпаках, — напомнил Ерназар Грушину слова его, произнесенные при знакомстве. — Хорошо ли говорят о моем народе в России?

— Мало говорят. Слишком далеко живете от нас, а когда за истиной надо ехать тысячи и тысячи верст, мало кто проявляет желание добыть эту истину. О каракалпаках я узнал больше из книг. Забредали в ваши края путешественники, они-то и поведали людям про жизнь на берегах Арала, Сырдарьи и Амударьи. Сохранилось кое-что в придворных канцеляриях, донесения послов, прошения на имя императрицы. Указ Елизаветы Петровны о принятии каракалпаков в русское подданство попал мне в руки. Великий указ, добрым словом высказано в нем желание России взять под свое покровительство малый народ.

— Держали в руках его? — засветился весь Ерназар.

— Держал и читал.

— А народу нашему сказали, будто он уничтожен. Будто отказалась от нас Россия…

Нахмурился Грушин. Складка суровая пролегла над бровями.

— Недруги сказали. Много их развелось, будто спасения хотят людям на этом и на том свете, а не о спасении думают — о гибели. Толкают на братоубийственную войну, вражду разжигают между соседями, неверие друг к другу сеют. Неверие, братец, хуже огня, души сжигает.

— Кто же посеял у русских неверие к нам? — спросил Ерназар.

— Не так спрашиваешь, братец! Кто посеял неверие к русским у каракалпаков? Дело-то Маман-бия никто не поддержал. Смельчаки, направившие коней своих на север, погибали в пути.

— Но и Россия не шла к нам навстречу? — заметил с обидой Ерназар.

— Было и такое, — согласился Грушин. — Сама кровью истекала в схватке с врагом. Полчища целые навалились на Русь. Тут не протянешь руку брату малому, рука-то держит меч и щит… Выпусти только, враг в горло вцепится.

Вздохнул Грушин, вспоминая прошлое, такое тяжелое для его родины. Воспоминания, однако, не помешали ему принять укор гостя.

— Вина тут обоюдная… Наша вина, правда, потяжелее. Мы и старше, и сильнее вас, а вот в обиду дали. Не знаю, на ком грех: на царе или на слугах его. Есть грех. Смыть бы надо его…

Тронуло Ерназара признание Грушина. Повинился он вроде бы перед каракалпаками и сделал это искренне.

— Сейчас-то рука русских свободна? — робко полюбопытствовал Ерназар.

Улыбнулся Грушин.

— Наверное, свободна, да ведь не протянешь ее народу, который не просит помощи. Соседи-то застрекочут, как сороки: русские вмешиваются в дела мусульман, не пускайте русских на землю, освященную именем пророка. Стрекот этот подхватят турки, персы, англичане…