Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

След привел Елгельды на берег Кок-Узяка, в камышовые заросли. В камышах стояли шатры кунградских нукеров. «Если нукеры здесь, — рассудил юноша, — то здесь должен быть и правитель». Поэтому он направил коня к самому большому шатру.

Не дошел, однако, конь до самого большого шатра. Дозорные схватили сына Есенгельды, стянули с седла и поволокли к старшему сотнику.

— Мне нужен великий хан! — кричал Елгельды. — Меня послал к нему отец.

— Всех в дорогу посылают отцы, но не все доходят до назначенного места, — ответили смеясь нукеры. Из шатра выглянул Бегис.

— Ойбой! — удивился он. — Никак Елгельды?

— Да, — чуть не плача от страха и боли, признался юноша. — Я Елгельды, сын мехрема Есенгельды.

— Был Есенгельды мехремом, — кивнул Бегис, — однако нет теперь ни мехрема, ни самого Есенгельды. Зачем пришел в камыши?

— Ищу хана великого Кунграда. Бегис усмехнулся:

— Пусть осуществится твое желание. Люди, отпустите этого джигита, он пришел с добрыми намерениями.

Нукеры отпустили Елгельды, не упустив случая дать ему хорошего пинка пониже спины.

— Войди в шатер, обладатель добрых намерений! Тернистой оказалась дорога к великому хану.

И боль, и унижение испытал Елгельды, прежде чем оказался у порога жилища кунградского правителя, странного порога, ничем не похожего на дворцовый. Да и за порогом не оказалось ничего, напоминающего покои великого хана.

— Опустись на курпачу! — холодно произнес Бегис. — Ковров здесь нет, мы в походе. Здесь ничего нет, кроме оружия.

Елгельды кивнул понимающе и сел на пыльную курпачу.

Ты умеешь владеть оружием? — спросил Бегис.

— Нет, — чистосердечно признался юноша. — Отец не готовил из меня воина.

Бегис тоже опустился на курпачу и подвернул под себя ноги. Глаза его с любопытством уставились на Елгельды.

— Кого же готовил из тебя отец?

Ему хотелось узнать, на что годен этот бледный, узкоплечий юноша. Если не воин, то кто же он? В горящей степи без меча обойдешься ли?

— Слугой хана, — ответил Елгельды. Постеснялся сказать: «мехремом». Глупцом посчитал бы его Вегис, глупцом самонадеянным.

— Все слуги хана сейчас с копьями и мечами, — объяснил Бегис. — Идет война.

— Я знаю.

— Зная, не научился держать в руках оружие? Руки юноши лежали на коленях, и были они, как и лицо, бледными, бессильными.

— Отец говорил, что не одним мечом побеждают врага.

— Верно, не одним мечом, когда готовят поход, — согласился Бегис. — Но когда он начался, побеждают только мечом.

Слова о войне не нужны были Елгельды. Они наскучили ему дома, и он сказал:

— Я хочу видеть Туремурат-хана.

— Зачем?

— Должен передать ему последнее желание отца.

— Какое?

— Это не моя тайна, тайна отца, Бегис-ага, и ее может узнать лишь хан. Отведите меня к нему.

— Запрещено. Полог его шатра не отодвигается.

— Хан болен? — встревожился Елгельды.

— Хан здоров. Молитву творит.

— Но послеобеденное время намаза кончилось.

— Молитва хана длится от рассвета до заката и от заката до рассвета.

Не слышал о такой молитве Елгельды. Пять намазов известны каждому мусульманину: на рассвете, в полдень, после полудня, на закате солнца и в начале ночи. А это какой? Усомнился в правдивости сказанного Елгельды. Усомнившись же, посмотрел с недоумением на Бегиса.

— Хватит ли слов у хана для такой молитвы? Недоверие юнца рассердило главного сотника.

— Два лишь слова в молитве, — сказал Бегис. — Смерть Айдосу! Их суфи и повторяет.

— Разве есть такие слова в Коране? — опять усомнился Елгельды.

— Есть ли, нет ли, какое дело до этого великому суфи! Он сам творит молитву.

Бегис понизил голос до шепота. Ему хотелось еще больше напугать джигита, заставить его поверить в святость правителя.

— Суфи разговаривает с самим богом, и какие слова произносит — неизвестно никому. Может, он и не разговаривает, думает всего лишь.

Невероятным все это было и походило на сказку. И как к сказке отнесся к услышанному Елгельды. Прервать молитву нельзя? — спросил юноша.

— Прервать молитву — великий грех, как ты, мусульманин, мог подумать такое!

Как же я увижу хана? Ты его не увидишь! Елгельды в ужасе отшатнулся:

— Никогда?

— Если не победим Айдоса — никогда.

Слезы потекли из глаз Елгельды: зачем же он ехал к Кок-Узяку, зачем спешил? Великая надежда погибла у самого порога ханского шатра.

— А если победите?

Брезгливо глянул на тщедушного юнца главный сотник. Ничтожество ползет к ногам победителя, тянет руку к чужой славе. Пусть добудет прежде эту славу. И Бегис ответил:

— Если ты победишь. — Я?!

Только воин, поразивший врага, увидит хана. Никому другому великий суфи не распахнет полог своего шатра.

Еще обильнее полились слезы из глаз Елгельды.

— Не будь женщиной, сын Есенгельды! — зло усмехнулся Бегис. — Подбери себе меч по силам. Завтра начнется бой за Айдос-калу. Сумей убить хотя бы одного хивинца. Кровь на мече откроет тебе полог ханского шатра.

День выдался ясный. Небо было высокое и голубое. Но лучше бы день был пасмурным, а небо черным… Только под черным небом могло родиться то несчастье, которое обрушилось на Айдоса.

Едва миновал полуденный намаз, едва люди поднялись с молитвенных ковриков, как загремели барабаны.

Враг!

На коней вскочили джигиты и помчались к городским воротам. Враг всегда подбирался к Айдос-кале со стороны северных ворот, за которыми начинались заросли джангиля и камыша.

Айдос тоже вскинулся в седло. Поехал следом за джигитами, но неторопливо поехал. Предчувствие, что ли, заставляло его медлить. Будто шептало оно: не спеши, Айдос! То, что должно случиться, неминуемо. Его не обойдешь. Так пусть оно случится не сейчас, а позже. Пусть продлится жизнь. Как прекрасно, когда сердце стучит в груди! Какое счастье чувствовать его удары!

Айдос не спешил. Но как бы ни сдерживал он коня, шел все же буланый и приближал несчастье.

— Эй, Айдос-бий, поторапливайтесь! — крикнул Мухамеджан-бек. — Проклятые кунградцы гонят на нас всю степь…

«Всю степь? Можно ли погнать на Айдос-калу весь народ степной, — думал Айдос. — Такое под силу богу лишь одному».

Тревога охватила душу его. Крик-то был истошный, так кричат в страхе и отчаянии. Хлестнул коня старший бий, погнал к воротам.

И верно, вся степь шла на Айдос-калу. Так казалось. Пыль, поднятая тысячами ног, плыла огромным облаком к стенам города. Так, наверное, было, когда шла по степи конница Чингисхана.

— Стадо! — крикнул кто-то из нукеров. — Великое стадо.

Но не стадо двигалось к Айдос-кале, а приближались к городу люди. Не было у них в руках ни копий, ни мечей. Даже палок не было.

Не по своей воле они шли, чувствовалось это. Гнал их кто-то. И когда приблизились они к городу, увидели нукеры, и бек и Айдос увидели, что за толпой движутся джигиты. Плетками они, ровно пастухи овец, подгоняли людей.