Рафаэлло Джованьоли - Спартак

В этих записях действительно были отмечены закупленные партии зерна, цена, на которой сторговались, и имена людей, продавших хлеб; по-видимому, они получили от скупщика задатки, так как против их имен стояли цифры.

— Вот только никак не пойму, — говорила Лутация Одноглазая, — когда он ушел, этот купец? Готова поклясться, что когда вы входили, он еще был здесь!.. А-а, понимаю! Наверно, он меня позвал, а я была занята, готовила для вас сосиски и свинину. Он звал, звал, да и ушел — должно быть, очень торопился, — а деньги на столе оставил. Вот благородный человек!

И Лутация, отобрав у Крикса дощечку и стиль, ушла, бормоча себе под нос:

— Завтра он придет… обязательно придет. Я все и отдам ему в целости.

Проголодавшиеся гладиаторы ели, почти не разговаривая, и только через некоторое время один из них спросил:

— Так как же? О солнце, [126]значит, ничего не слышно?

— Солнце за тучи спряталось, [127]- ответил Крикс.

— Однако странно, — сказал один из гладиаторов.

— Непонятно, — прошептал другой.

— А что слышно о муравьях? [128]

— Число их увеличивается, и они усердно занимаются своим делом, ожидая наступления лета. [129]

— Пусть же скорее придет лето и пусть солнце, сверкая всемогуществом своих лучей, обрадует трудолюбивых пчел и опалит крылья злым трутням. [130]

— Скажи мне, Крикс, сколько звезд в поле зрения? [131]

— Две тысячи двести шестьдесят на вчерашний день.

— А новые появляются?

— Все время. Они будут появляться до тех пор, пока над миром не засверкает лучезарный свод небес, покрытый мириадами звезд.

— Гляди на весло, [132]- сказал гладиатор, увидев, что вошла Азур, рабыня-эфиопка, принесшая вино.

Когда она вышла, гладиатор-галл сказал на ломаном латинском языке:

— Мы ведь здесь одни и можем говорить свободно, не затрудняя себя условным языком, я примкнул к вам недавно и еще не научился ему как следует. Я попросту спрошу вас: увеличивается ли число сторонников? Каждый ли день мы растем? Когда наконец мы сможем подняться и начать настоящее сражение? Когда покажем нашим высокомерным и безмозглым господам, что и мы тоже люди храбрые, а может, и храбрее их?..

— Ты слишком нетерпелив, Брезовир, — ответил Крикс, улыбаясь. — Не надо так спешить и горячиться! Число наших сторонников изо дня в день увеличивается; число защитников святого дела растет ежечасно, ежеминутно… Сегодня, например, ночью назначено собрание в священной роще богини Фурины, за Сублицийским мостом, между Авентином и Яникулом: соблюдая предписанный обряд, будут принимать в члены нашего союза еще одиннадцать гладиаторов, верных и испытанных людей.

— В роще богини Фурины! — сказал пылкий Брезовир. — Там, где еще стонет среди листвы вековых дубов неотомщенный дух Гая Гракха, чьей благородной кровью ненавистники патриции напитали эту священную, заповедную землю! Да, именно в этой роще должны собраться угнетенные, чтобы объединиться и, выступив, завоевать свободу!

— А я вот что скажу, — заметил гладиатор-самнит, — я жду не дождусь той минуты, когда вспыхнет восстание; но не потому, что верю в счастливый его исход, а потому, что давно мечтаю сразиться с римлянами, отомстить за самнитов и марсийцев, погибших в священной гражданской войне.

— Нет, если бы я не верил в то, что наше правое дело победит, я бы не вошел в Союз угнетенных.

— Я все равно обречен на смерть, так уж лучше умереть на поле сражения, чем в цирке. Вот почему я вступил в Союз.

В эту минуту один из гладиаторов уронил меч и перевязь, на которой он висел, — придя в таверну, он положил их себе на колени. Гладиатор этот сидел на скамейке, напротив двух обеденных лож, на которых возлежали некоторые из его товарищей. Он нагнулся, чтобы поднять меч, и вдруг крикнул:

— Под ложем кто-то есть!

Действительно, из-под ложа торчала чья-то нога, обмотанная от колена до щиколотки широкой белой тесьмой, которую в то время многие носили (она называлась круралис), и виднелся край зеленой тоги.

Гладиаторы вскочили со своих мест, встревоженные и взволнованные.

Крикс приказал:

— Гляди на весло! Брезовир и Торквато будут гнать насекомых, [133]а мы будем жарить рыбу. [134]

Исполняя приказ, двое гладиаторов подбежали к двери и, прислонившись к притолоке, стали беззаботно болтать друг с другом, а остальные в мгновение ока подняли ложе и вытащили спрятавшегося под ним молодца лет тридцати. Когда четыре мощные руки схватили его, он взмолился о пощаде.

— Ни звука! — тихо, но внушительно сказал ему Крикс. — И ни одного движения, а не то живо прикончим тебя на месте!

Блеснули острые клинки десяти мечей, предупредив попавшегося шпиона, что если он попытается только подать голос, то вмиг отправится на тот свет.

— А, так это ты и есть сабинский купец? Зерном торгуешь да по столам пригоршни сестерциев раскидываешь? — сказал Крикс, и его налившиеся кровью глаза сверкнули мрачной ненавистью.

— Поверьте мне, доблестные люди… — лепетал шпион, позеленев от страха.

— Замолчи, мерзавец! — крикнул гладиатор, сильно ударив его кулаком в живот.

— Эвмакл! — с упреком произнес Крикс. — Подожди… пусть он скажет, кто его подослал сюда. — И, обратившись к мнимому торговцу зерном, он воскликнул: — Не на зерне ты наживаешься, а на шпионстве и предательстве…

— Во имя великих богов… умоляю вас! — произнес соглядатай прерывистым, дрожащим голосом.

— Кто ты? Кто тебя подослал сюда?..

— Сохраните мне жизнь… я все открою… Но из милосердия, из жалости сохраните мне жизнь!

— Это мы потом решим… пока что говори!

— Меня зовут Сильвий Гордений Веррес… я грек… бывший раб… теперь отпущенник Гая Верреса.

— А, так ты явился сюда по его приказу?..

— Да, по его приказу.

— А что мы сделали Гаю Верресу? Почему он шпионит и доносит на нас? Ведь если он захотел узнать цель наших тайных собраний, то, очевидно, для того, чтобы донести об этом сенату.

— Не знаю… не знаю… — сказал дрожа отпущенник Гая Верреса.

— Не хитри… и не притворяйся дураком. Если Веррес решил поручить тебе такое тонкое и опасное дело, значит, он считает тебя достаточно ловким и способным довести его до конца. Говори все начистоту, а вздумаешь отпираться — это плохо для тебя кончится.

Сильвий Гордений понял, что тут не до шуток; понял, что смерть подстерегает его, и, как утопающий хватается за соломинку, решил говорить все начистоту, чтобы спасти свою шкуру, если только это возможно. Он рассказал все, что знал.

Гай Веррес на пиру у Катилины узнал о существовании какого-то Союза гладиаторов, решивших поднять восстание против существующих законов и власти. Он был вполне уверен, что эти храбрые люди, презирающие смерть, так легко не откажутся от своего замысла, — ведь им терять было нечего, а выиграть они могли все, — и нисколько не поверил, когда Спартак в тот вечер, в триклинии Катилины, заявил с видом горького разочарования, что решено оставить всякую мысль о восстании. Веррес, напротив, был убежден, что тайный заговор существует, Союз гладиаторов усиливается, растет и в один прекрасный день они сами, без участия и содействия римских патрициев, поднимут знамя восстания.