Валентин Пикуль - Баязет

Карабанов притих под бешметом. Крупная слеза выкатилась из-под плотно стиснутых век. Одна, другая, третья..

– Оно, конешно, – вздохнул Егорыч, и себе наливая водки. – Вам на линии служить навыка нету… Прямо скажу, издохнуть тута очинна просто!

Узкое оконце вдруг закрыл шершавый, весь в репьях и струпьях, бок верблюда, который начал чесаться о стену кордона.

– Отгони, – хрипло велел Карабанов, – стекло ведь выдавит, азиат горбатый…

Егорыч, сморкаясь в угол, вышел. Карабанов снова закрыл глаза, и сразу же двери – высокие белые двери, в резьбе и пышном золоте, – эти двери распахнулись перед ним. «Ваше императорское величество, – сказал Андрей, льстиво кланяясь недвижной тени возле окна, – имею честь доложить вам, – что я, брошенный и забытый всеми, подыхаю на пограничном кордоне, на котором все обстоит благополучно!..»

Егорыч грубо растолкал поручика.

– Да ну тя! – сказал он. – Будя с собой-то гуторить… Может, ишо плеснуть крепенькой?

– Дай перо, – попросил Карабанов. – И придвинь чернила…

И перо ему подали, и чернила придвинули.

«А кому? – вдруг с ужасом подумал Андрей. – Кому писать мне? Никому я теперь не нужен…»

– Сволочи! – выругался он, отбрасывая перо. – Упекли меня здорово. По всем правилам… Плесни-ка, Егорыч, на донышко!

Поручик выпил водки, крепко выдохнул сивушный дух. Егорыч порылся в карманах, протянул ему желтый завялый огурец.

– Закуси-тко!

Карабанов расхрупал огурец безо всякого удовольствия. Отбросив бешмет, скинул ноги на пол:

– Дрожат, проклятые! Этот Баязет еще аукнется нам…

В сторожку, придя от рогатки, протиснулся дежурный казак. Лениво козырнул под папаху.

– Ваше благородье, – доложил он, – обоз тащится…

Карабанов, натянув фуражку, вышел. Длинный ряд артиллерийских фургонов застрял возле рогатки. Возглавлял обоз отощавший в походе капитан в солдатской шинели и с черной повязкой на глазу.

– А мы с вами знакомы, – сказал ему Карабанов. – Помните, вместе стояли за деньгами в игдырском казначействе?

– Помню, – ответил капитан, протягивая поручику жесткую, черную от грязи ладонь. – Вы, кажется, из Баязета?

– Да, имел счастье…

– Не хотите ли стакан лафиту? – предложил капитан.

– Что? – испугался Карабанов.

– Правда, – ответил офицер. – У меня тут еще осталось во фляжке… Хороший лафит, господин поручик. Один мой приятель привез из Поти, купил там у греков-контрабандистов.

Карабанов, с усмешкой вспомнив о Штоквице, отхлебнул вина из фляжки артиллериста.

– Нашумели же вы с этим Баязетом на всю Россию, – сказал одноглазый вояка, затыкая флягу. – Все газеты теперь из вас святых понаделали. «Новые Сиракузы!» – так и пишут везде…

– Не везде, – ответил Карабанов. – Например, господину Каткову не совсем нравится, что мы не сожрали всех лошадей. Так что «Новые Сиракузы» под большим сомнением…

Обоз любезного капитана Карабанов пропустил через рогатку, не подвергая его осмотру: возиться сил не было.

– Подвысь! – только крикнул казаку, и вся эта медлительная орава быков, скрипучих фургонов, ездовых конвоиров и трескучих снарядных линеек тяжело прокатилась мимо поручика под уклон горы, и Андрей снова вернулся в караулку.

Макнув перо в чернильную слякоть, небрежно записал в кордонный журнал время проезда вагенбурга, потом дал Егорычу денег, чтобы тот сходил в аул и купил курицу:

– Сходи, братец, с души воротит… А я пока каганок разведу да воду поставлю. Пожрем хоть!

Егорыч покорно собрался. Дров поблизости не было, и казаки таскали откуда-то полуветхие кладбищенские кресты. Подсовывая в пламя обломки дерева, Карабанов не испытывал при этом кощунства. Кресты так кресты, – кому они нужны тут, в горах, а приготовить еду в такой глуши надобно как-нибудь…

Тупым топором Карабанов кромсал кресты у порога надвое. Один из них попался совсем трухлявый, легко разломился на колене. Андрей швырнул его в огонь, и языки пламени с шипением поползли по гнилой древесине. Глаза Карабанова в удивлении расширились: под сильным жаром на обломке креста вдруг выступила стертая временем и дождями надпись:

…А С НИМИ КАРАБАНОВ ДАНИЛО СЫН ИГНАТЬЕВ

Голыми руками – в огонь прямо, выхватил Андрей головешку, взвыл от боли и дурного предчувствия. Сторожка наполнилась горьким чадом. Кто он был, этот Данило Игнатьевич, не знал того Карабанов: однофамилец или уже просто забытый в роду пращур, – а впрочем, не все ли равно, только страшно было сейчас Андрею.

– У-у… У-упекли, сволочи! – выл он. – У-у-у… в углу этом… зарыли!

Егорыч, запыхавшись, влетел в сторожку, с размаху брякнул об стол деньгами.

– Кордон, – выпалил казак, – в порядок привесть надо… Сейчас видел с горушки… Едут!

– Кто едет?

– Того не знаю. Только вижу, что едут!..

Распахнув окна, быстро выветрили дым из сторожки, Егорыч обшарканным голиком выхлестал за порог мусор. Карабанов нарочито – для служебной показухи – раскрыл кордонный журнал, поправил криво висевшую над топчаном гравюрку с изображением красивого генерала Диомида Пассека.

– Убери водку, – велел Карабанов казаку. – Сунь ее под топчан хотя бы… Да ширинку у себя застегни! Раззява…

Вышли оба, застегнувшись на все пуговицы, подтянув шашки. С высоты была видна петляющая внизу лента дороги, по которой тянулась цепочка огней. Темнота близкой ночи наваливалась откуда-то из-за гор, и огни трепетно дрожали в сумраке ущелья.

– С нукерами, видать, едут, – привычно определил Егорыч. – Охрана большая, чую…

Вскоре из-за поворота вынырнули всадники в нарядных черкесках, кони на разбеге сгрудились возле рогатки. Это был туземный конвой кавказского наместника, которым он так гордился: сыновья и внуки мюридов, они стерегли теперь особу его высочества.

Юный лезгин-нукер, совсем еще мальчишка, лет пятнадцати, в нетерпении зыкнул над головой Карабанова (скромный-то офицерик, – чего с ним считаться) нагайкой.

– Зачем стоишь? – крикнул запальчиво. – Зачем бревном не пускаешь? Большой князь едет…

Карабанов за ногу вырвал узденя из седла, сунул ему в нос рукоятью револьвера: раз и еще раз для острастки.

– У, сопляк! – сказал. – Убери полосуху, а то сейчас под обрыв пущу вместе с кобылой твоей.

Уздень ощерил зубы: крупные и чистые, каждый зуб – в ноготь. Но старший джигит, чахоточный убых с бородой ярко-малинового цвета, что-то крикнул ему на высокой ноте, и юнец покорно, вытирая кровь, отвел свою кобылу от Карабанова.

– Так-то спокойнее, – сказал Андрей в возбуждении.

На дороге уже показались верховые казаки с факелами в руках, конвоируя поезд наместника. Громадная карета с позлащенными гербами на дверцах, мягко пружиня на рессорах, подкатила к шлагбауму кордона. Егорыч торопливо откинул лесенку, рванул на себя дверцу, и Михаил Николаевич, заспанно жмурясь, выглянул наружу.