Валентин Пикуль - Баязет

– Это где мы? – спросил великий князь, оглядывая горы.

Карабанов, выбросив из ножен лезвие шашки, пошатываясь, уже печатал шаг за шагом, готовясь к рапорту.

– Без церемоний! – прикрикнул на него наместник. – Скажите просто: у вас все тихо и спокойно?

Андрей остановился, посверкивая клинком.

– Так точно, – отозвался он.

– Если не ошибаюсь, – сказал наместник, приглядываясь, – то передо мною лицо знакомое… Опусти шашку, Карабанов, я узнал тебя!

– Так точно, ваше высочество.

– Надеюсь, крест заработан не в манеже? – показал наместник на «Георгия» поверх шинели поручика.

– Здесь, ваше высочество, под Араратом.

– За что?

Карабанов вздернул плечами:

– Затрудняюсь ответить. Очевидно, за сиденье в Баязете!

– Молодец! – похвалил его наместник и, притянув к себе за рукав, поцеловал в лоб. – Теперь ты из питерских «фазанов» стал настоящим шайтаном…

Он совсем вылез из кареты, дюжий и высокий дядька, которому бы впору служить правофланговым. Взяв из рук Карабанова клинок, наместник потрогал лезвие на пальце и аккуратно вложил его в ножны поручика.

– Вот так, – сказал Михаил Николаевич. – Ты мне, братец, хорошо, что встретился. Р-р-рад! Я кое-что слышал, – добавил он осторожно, заглядывая в самые глаза поручику, – но точно не знаю… Сплетен не люблю! Однако что у тебя там случилось в Петербурге? А?..

Карабанов прикинулся скромником – ворошить старое ему не хотелось:

– Не осмеливаюсь утруждать ваше внимание. История эта имеет длинные корни и вряд ли доставит вам удовольствие своими подробностями…

– Ты дурак, – сказал наместник с солдатской лапидарностью. – Врезал бы от барьера пулю в ляжку этому «фазану», дело с концом… Подумаешь!

Михаил Николаевич поверх головы Карабанова посмотрел на робевшего Егорыча:

– Твой урядник?.. Ну и рожа: будто у Пугачева. Оставь его на кордоне вместо себя. Поедешь со мною. Дорогой расскажешь… Прыгай!

Андрей порывисто и горячо обнял Егорыча, заскочил в карету и сразу же утонул в груде пушистых мутаки. Наместник, сидя напротив, раскрыл дешевенький портсигарчик, набитый ароматными турецкими пахитосами.

– Контрабандные, но весьма хорошие, – предложил он офицеру. – Бери… Линия же – это не для тебя! Такие офицеры, как ты, Карабанов, нужны мне… Буду откровенен: нужны хотя бы для того, чтобы я с помощью вас выпихнул обратно в Питер всех надушенных фазанов! Пусть там отплясывают…

Егорыч грустно махнул в окошко. Лошади тронулись. И дорога, по которой Андрей приехал в эти края, стала разворачиваться перед ним обратно, кривая и путаная, как сама жизнь поручика второй сотни Уманского казачьего полка, бывшего флигель-адъютанта Андрея Карабанова.

Некрасов задержался в Тифлисе, отлежав после баязетского «сидения» три недели в лазарете для поправки, потом перешел на спокойную службу по квартирмейстерской части, начальник которой, старый добряк генерал-майор Ползаков, искренне радовался тому обстоятельству, что Юрий Тимофеевич – природный русак, а – спаси бог! – не немец.

– Ведь задушили колбасники, – печалился генерал. – Служба доходная, награды сулящая, так они здесь, проклятые, ибо столов на всех не хватало, на подоконниках даже устроились. Пришел сюда первый раз, и вы, голубчик, не поверите:

Некрасов от души смеялся.

– Плакать надо, – фыркал на него генерал. – Крупными и святыми слезами надобно орошать себе грудь при виде колбасного засилья.

Всю немчуру генерал разогнал, и людей в квартирмейстерском управлении для службы теперь явно недоставало. Юрий Тимофеевич по наивности рекомендовал на должность инженера по ремонту казарменных зданий барона фон Клюгенау и этим навсегда испортил свою карьеру при генерале Ползакове.

– Зачем мне этот ваш Клю… Клю… – всерьез обиделся генерал. – Мне нужен Клюшкин, Плюшкин, Матюшкин и Вьюшкин.

Впрочем, все это были досадные мелочи жизни, и Некрасова мало тревожили подобные дрязги. Четко и добросовестно, но и без любви к канцелярщине вычерчивал штабс-капитан графики воинских постоев, планировал дислокацию окружных гарнизонов. А по вечерам, когда Тифлис наполнялся душными сумерками, шел он к себе на постоялый двор, в котором снимал комнатенку под крышей, и до поздней ночи палил офицер дорогие свечи, читая ненасытно и жадно, изголодавшись в Баязете по книгам. Из газет же, как это ни странно, Некрасов наиболее внимательно следил за «Брачным листком», один раз в неделю прочитывал всю пошлятину жеребячьих откровений…

Вскоре за стенкой поселился высокий худощавый господин. Облик господина был отменно благороден, профиль его напоминал лик древних повелителей, какие чеканились на римских монетах.

При знакомстве, которого было не избежать, соседушка назвал себя:

– Граф Плющик-Крашевский… весьма польщен!

– Очень приятно, – с вызовом ответил Некрасов. – Герцог ле-Бандре-дю-Плюсси… Обломок, как видите, древнего дерева. Не угодно ли самоварчик поставить?

«Граф» не стал хвалиться своей родословной, а просто съехал со двора на следующий же день. Но голубые мундиры решили «вращаться (как говаривал еще Аракчеев) в постоянной деятельности»: за стенкой поселился новый сосед, но уже в другом амплуа – в виде рубахи-парня, отставного полковника, пострадавшего от людской корысти и зависти.

Этот поступал проще: водил к себе девок, цедил вино из бурдюка, купленного по дешевке, и поминутно заскакивал к Некрасову, заманивая его к себе.

– На минутку, на минутку, – умолял он. – Картина незабываемая! Три девки изображают собачек, я им миски с чихирем по углам расставил, они ползают… Неужто вам не любопытно взглянуть? Ведь девки-то – голые!

В один из дней Некрасов прочел в «Брачном листке»:

Уже не жду , но так тяжко расстаться с мечтой об уюте. Хочу найти отзывчивого мужчину. Красота совсем не обязательна , но желательна. Пышная светлоокая блондинка, которую мужчины находят очаровательной, знакомая с кулинарным искусством, имеет в виду предпринять путешествие по Волге. Брак при взаимной симпатии. Дам счастье , только отзовись!..

Некрасов в задумчивости отложил газету:

– По Волге… осенью, – сказал он, глядя на потолок. – Не думаю, чтобы это получилось….

Он отправился на почту, достал из бумажника истрепанную квитанцию старой телеграммы.

– Скажите, пожалуйста, – обратился Некрасов к чиновнику, – не поступало ли письма на этот номер квитанции: ноль тысяча шестьсот тридцать восемь?

Чиновник охотно проверил залежавшуюся почту – нет, ничего не обнаружилось. Тогда штабс-капитан присел к столу и тут же составил в «Брачный листок» следующее заявление: