Валентин Пикуль - Баязет

– Бог с ним, с народом, – отозвался Ватнин печально. – Не моего ума дело о народе судить. А вот Юрий-то Тимофеич – человек правильный. Ему помочь надобно бы! А?..

Карабанов молчал.

– Не молчи, – попросил есаул.

– А что мне?

– С его высочеством поговори. Скажи: так и так, мол, я этого Некрасова как себя знаю… А?

– Сдурел ты, что ли? – сказал Карабанов, поднимаясь. – Не смей и думать, чтобы наместника тревожить… Ладно, – согласился он вдруг, устыдившись. – Так и быть, подумаю!

Ватнин встал, шумно вздыхая, как лошадь.

– Винишко у тебя хоша и пузырится здорово, а только не шибает меня. Пойду-ка я, Андрей Елисеич, не поминай меня лихом!

Они уже не целовались.

А на следующий день во дворце стало известно, что вчера в одном из армянских ресторанов какой-то казачий сотник, гигант ростом, в пьяной драке с местными интендантами перекалечил сразу двенадцать человек. Его замкнули в осаде дверей, но он проломил стенку ресторана и ушел, перебив на прощание посуды на триста шестнадцать рублей с копейками. В этом гулливеровском разгуле Карабанов разгадал силу Ватнина и правильно решил, что сотник набуянил от горя…

………………………………………………………………………………………

Перед ужином Карабанову принесли письмо. Очень краткое по содержанию:

Я остановилась в «Кавалерской» гостинице. Надеюсь, вы остались после всех подвигов прежним моим рыцарем. Если угодно, вы можете встретить меня в восемь часов вечера у Екатерининского источника.

Всегда ваша.

– Странные женщины! – сказал Карабанов. – Мне казалось, что уже все кончено… Однако она быстро оправилась от своих потрясений!..

Вечером Андрей накинул скромный мундир казачьего офицера, натянул чистые перчатки и на попутном дилижансе доехал до минеральных ванн. Боржоми, сильно запыленный и набитый понаехавшей публикой, утопал в музыке военных оркестров, в шарканье множества гуляющих ног и женском смехе. Из Воронцовского парка, раскинувшегося на горе, уже тянуло вечерней прохладой.

Карабанов решил ждать у входа в павильон, стены которого были исписаны заезжими лунатиками-поэтами. Многочисленные перлы поэзии, вдохновленные употреблением нарзанов, испещряли гранит царапинами строчек. «Люблю тебя, дитя природы, за поступь дерзкую твою и за целительные воды, которые с тобою пью!..»

– Господин, – сказал Карабанов одному из словоблудов, – а вам не стыдно пачкать стены?

Фигура престарелого чиновника медленно повернулась к Андрею, прижимая к груди букетик цветов. Губа чинодрала была сизой, плотоядно отвисшей.

Щелкнув вставной челюстью, бритый оскалился.

– Ах, какой прелестной я несу эти цветочки, – сказал он, слезливо мигнув. – Вы не знаете ли случайно рифму на слово «солнце»? Первая строчка у меня получилась так: «Приходи скорее, мое солнце…» Не знаете?

– Знаю, – ответил Карабанов. – Можете записать: «Приходи скорее, мое солнце, забирай скорей мои червонцы!..»

– Извините, – обиделась мумия, – но прелестная влюблена в меня бескорыстно…

Кто-то, неслышно подойдя сзади, закрыл Карабанову глаза мягкими ароматными ладонями. Тихий смех за спиной, дыхание женщины – всегда волнующее.

– Аглая! – сказал Карабанов, и ладони упали с его глаз.

Он повернулся. Его кузина, единственная из всей родни, которую он любил, стояла перед ним, такая чудесная, вся будто сотканная из легкого газа, с тихой улыбкой на крохотных губах.

– Боже мой! – растерялся Андрей, хватая ее руки и целуя их часто-часто. – Боже мой, как я рад, княжна… Милый вы мой, славный человек! Давно ли вы здесь? Как узнали про меня? Дорогая моя Долли!

Концом прогулочного зонтика она ударила его по плечу.

– Андре, – сказала она, сияя глазами, – я тоже рада вас видеть. Куда мы отправимся, чтобы поговорить?

– Можно в «Марсель», – предложил Карабанов, памятуя о том, что в армянском ресторане после вчерашнего побоища, наверное, подают на плохой посуде.

– Нет. Там много знакомой публики… Неужели нет места поуютнее?

– А если поехать на Шави-Цхали? Там совсем пустынно, но слишком просто. И сидеть надо на коврах, поджав ноги.

– Чудесно, Андре! Поехали…

Разговор их был прост и ясен. Очень откровенен. Как и должно быть между близкими родственниками. Долли была очаровательна, бесхитростна, ее улыбчивые губы порозовели от вина.

– Я так рад, так рад, – не уставал твердить Карабанов.

– Что это за Аглая, которую вы ждали?

Андрей рассказал. Даже с подробностями.

– Не сердитесь на меня, Андре, – ответила княжна, – но я понимаю эту женщину. Она, очевидно, лучше вас. И когда роль любовника кончилась, вам больше нечего было делать возле этой женщины…

Босой официант с полотенцем на голове подал им шампуры с нанизанными шашлыками и помидорами, принес ароматные хинкали, обсыпанные барбарисом.

– Не знаю, что такое, – мило засмеялась княжна, – но это очаровательно. Мои тетушки в Москве ужаснутся!

Карабанов щедро, под влиянием встречи и вина раскрыл перед Долли свои карты.

– С меня уже хватит, – закончил он свой рассказ. – Я вкусил от сего горького плода и окривел. Пускай доедают его другие.

Княжна задумалась.

– Я еще молода, – ответила она не сразу, – но уже достаточно опытна. Правда, мой опыт тоже горек. Но он, очевидно, необходим для людей нашего круга. Я скажу вам, Андре, некоторые вещи, которые вы никогда не надеялись услышать от своей Долли…

Карабанов снова часто-часто расцеловал ее руки.

– Слушайте, Андре… Не ищите опять то, что вы потеряли. Не цепляйтесь за аксельбанты, как бы они ни касались вашего носа. Поверьте мне – так будет лучше. Нам, женщинам, труднее вырваться из этого круга. Так будьте же мужчиной, мой дорогой кузен!

И они еще долго-долго беседовали, тряся свое отощавшее генеалогическое древо. А когда с него падал родственный им плод, они как бы прикидывали его в руке – сколько он весит на сегодня в обществе?

– Что же мне делать? – спросил Карабанов. – Не ходить же целый век в этих чикчирах!

– Идите в отставку, Андре… Возвращайтесь в Рязанскую. Сейчас слишком изменились условия жизни, Андре, и можно сделать хорошую карьеру, устроившись по выборам! Вам совсем не обязательно блистать при оружии…

В город они уже возвращались на последнем дилижансе.

– Вы чудесный, Андре, – призналась княжна. – Но мне страшно за вас. И очень-очень беспокойно. Особенно после нашего разговора…

Прощаясь у пустынного подъезда гостиницы «Кавалерская», самой лучшей гостиницы в Боржоми, княжна сказала:

– Ну, идите, Андре… Дайте я вас поцелую на прощанье.

Она коснулась его губ маленькими теплыми губами, которые напомнили Карабанову поцелуи Аглаи, и он с жадностью привлек кузину к себе. Долли оторвалась от него, судорожно вздохнув, закрывая рот тылом ладони.