Валентин Пикуль - Баязет

И неожиданно чистым и сильным голосом Карабанов, подхватив стихи, донес их до конца:

– Вы, наверное, это хотели сказать, барон? – спросил он и засмеялся, откровенно довольный.

– Да, поручик. Именно это. И это – прекрасно!

– Господа! – воскликнул доктор, взглянув на балкон духана. – Казаки ведут кого-то сюда под конвоем…

– Вчера, – сказал Клюгенау, поднимаясь, – на Орговском кордоне был пойман контрабандист. Кажется, это он и есть…

Контрабандист шел по середине улицы. Его босые вывороченные пятки почти не взбивали душной пыли. На днях он перегнал в Бахреванд стадо овец и переправил в Тебриз дочь русского чиновника, запроданную для гаремов, а на обратном пути попался с тюками английских одеял и хорасанских ковров.

Подняв острые плечи, словно орел свои крылья перед взлетом, «ночной гость» шел под конвоем казаков, удивительно прямой и легкий, почти не сгибая ног в коленях; рваный бешмет крутился вокруг длинного тощего тела.

– Встретим его, господа, – предложил Исмаил-хан, берясь за нагайку, – как образованные люди…

Контрабандиста ввели во двор. Казаки-конвоиры устало облокотились на карабины, хозяин харчевни вынес им ковш с вином. Звали духанщика де Монфор, он был француз и дворянин; Клюгенау успел шепнуть про него, что он видел Кайенну и на плече его выжжено клеймо каторжника.

– Черт знает что! – едва поверил Карабанов; Кавказ поражал его своими контрастами: в долинах зацветали яблони, а в горах выли метели, мужикам-казакам услужает французский дворянин, а владетельный хан снисходит до беседы с грязным разбойником.

– Вонючий шакал, – ласково спросил хан, – когда мать выкидывала тебя наружу, она озаботилась дать тебе кличку?

При упоминании матери контрабандист взвился на дыбы, но казаки с руганью отдернули его назад:

– Стой, чернявенький… стой, сын вражий…

– Ну? – сказал Исмаил-хан.

Ощерив крепкие белые зубы, контрабандист яростно прошипел в ответ:

– Хаджи-Джамал… Сын Бамат-оглы-бека!

Пальцы рук его, связанных за спиной, судорожно дергались, и казаки, недолго думая, поддали ему по шее – каждый по разу. Потом, присев на корточки возле плетня, каждый деловито достал по чуреку и сделал по первому закусу – страшно большому, голодному.

– Ах ты, вшивый курдюк! – заорал Исмаил-хан. – Да я изрублю тебя, как табачный лист!

Неожиданно отпрыгнув на шаг, контрабандист вдруг быстро выкрикнул что-то на высоких гортанных звуках.

– Что он говорит? – спросил Карабанов.

– Джамал-бек сказал сейчас, – пояснил Клюгенау, – что он друг полковника Хвощинского, который комендантом в Игдыре, и что он имеет бронзовую медаль за верную службу нашему царю…

– Вы сказали – Хвощинский? – живо спросил Карабанов.

– Да. Хвощинский… А что?

Поручик передернул плечами:

– Нет. Ничего. Так…

Из ножен Исмаил-хана с певучим звоном вылетела, мерцая прохладной синевой, кривая чеченская сабля. Подполковник взмахнул ею, выкрикнул:

– Врешь, собака! Ты продался Кази-Магоме, который украл мою лошадь… Получай!

Но врач Сивицкий быстро перехватил руку хана за его спиной, и сабля, косо взвизгнув, отсекла контрабандисту только ухо.

Горячей и яркой струей хлынула кровь.

– Кто посмел остановить меня?

Помутневший от бешенства взгляд хана Нахичеванского остановился на докторе. Сивицкий спокойно встретил этот взгляд и так же спокойно раскурил свежую сигару.

– Сущая правда, ваше сиятельство, – сказал врач. – Я узнал этого человека; он не врет, и он действительно нужен нам в гарнизоне… Тем более, любезный хан, сейчас такое тревожное время! Отпустите его…

В глазах контрабандиста медленно потухал огонь ярости. На бледном лице засветилась улыбка. Отрубленное ухо лежало возле его ног в серой пыли.

Хаджи-Джамал-бек не успел заметить в горячке, кто задержал саблю за спиной хана, и подумал сначала на Карабанова.

– Спасибо тебе, – хрипло выкрикнул он поручику. – Я тебе помогу тоже. Ты лучше брата отца моего…

Удар ханской сабли был так стремителен, что лезвие даже не сохранило следов крови. Подполковник вбросил клинок обратно в кривые ножны и, выругавшись по-турецки, шагнул на порог сакли.

– Когда пожрете, – наказал он казакам, – снимите с него портки и вкатите двести нагаек. А потом пусть ползет куда хочет…

Офицеры прошли за стол, сели ужинать, Исмаил-хану подали соль отдельно – разведенную в воде с чесноком. Разглядывая рюмку, поставленную перед ним, подполковник нашел ее столь красиво отделанной серебром, что она способна возбудить страсть к вину даже в мусульманине.

– Неужели этот Хаджи-Джамал-бек действительно наш лазутчик? – спросил Карабанов, недоверчиво глянув в сторону доктора.

– Да, наш.

– И вместе с тем контрабандист?

– Очевидно, так, ежели попался на этом, – подтвердил Клюгенау.

– Непонятно…

Сивицкий криво усмехнулся:

– Вы, поручик, свежий человек в этих краях, и поначалу многого вам будет просто не понять.

– О черт! – выругался Исмаил-хан, облизывая жирные пальцы. – Опять забыл, какое сегодня число. С утра помнил, а сейчас снова забыл. Совсем не умею запоминать цифр!

– А вам, подполковник, надо бы помнить, – не без яда заметил доктор.

– Зачем это мне? – чистосердечно удивился Исмаил-хан. – Я ведь еще не генерал. А вот мой старший брат, генерал Калбулай-хан, – так ему число подсказывают адъютанты…

– Сегодня пятое апреля, ваши сиятельство, – пришел на помощь Клюгенау. – Пятое апреля тысяча восемьсот семьдесят седьмого года!

– Ну и хорошо. Благодарю. Значит, хоперцы опять идут на рекогносцировку. Говорят, что недавно Кази-Магома снова вырезал два наших аула.

– Кази-Магома – это ведь, кажется, сын бывшего имама? – спросил Карабанов. – Хорошее же наследство оставил нам Шамиль.

– А в долине Арарата, – сумрачно добавил доктор, – Фаик-паша собирает курдов в боевые таборы. Курдинские красотки стреляют не хуже своих мужей. Это у них в крови-с!

Похоже, что война с Турцией окончательно решена.

Карабанов хмыкнул:

– Не будет – так в Петербурге ее сделают!

– Петербург здесь ни при чем, – отозвался барон. – Славянская резня должна прекратиться, и это – дело всех славян, и в первую очередь русского человека, будь то сенатор или же мужик из Пошехонья!

– А вы, – засмеялся Карабанов, – оказывается, славянофил!

– И не подумаю, – вдруг обозлился Клюгенау. – Носить зипун и холить бороду – это не по мне! Я прекрасно чувствую себя и в этом мундире…

Некоторое время все молчали – ели, пили.

– С вашего разрешения, хан, – сказал доктор, брезгливо копаясь в кусках мяса, – дальше я поеду с вашими нукерами. Госпожа Хвощинская, к сожалению, проскочила для краткости через Эчмиадзинский монастырь, и мне уже незачем ожидать ее здесь, в этой харчевне.